Не время умирать - [56]

— С такими формулировками мой тройбан может быстро сползти до неуверенной единицы, — рассмеялся Пичугин.

— А вы тренируйтесь, милейший. Мужчинам это вообще полезно.

— Принял, умолкаю, весь превратился в слух. И я не против на «ты».

Наталья отметила про себя, что Пичугин умел выдерживать тонкую грань между пикантностью и пошлостью. Сама того не желая особо, или, скорее, на подсознательном уровне, она его подвела к этой грани, но он, несмотря на первоначально выписанный тройбан, с честью выкрутился из двусмысленной ситуации. Наталья терпеть не могла пошляков, но и с ханжами не желала иметь дел.

— Давай тогда я опишу два главных пункта своей позиции, — предложила Наталья. — Первый — это то, что Ширяев заразился от казаха, а не казах от Ширяева, как все первоначально думали.

— Мне показалось, что Олейник до сих пор не уверен.

— Мне тоже. В чем-то он прав, болезнь может протекать по-разному, есть как усугубляющие факторы, ускоряющие развитие симптоматики, так и, наоборот, ослабляющие.

— Например?

— Например, прием антибиотиков. Человек лечится от чего-то, принимает курс антибиотиков, и в это время в его организм попадает чумная палочка. Антибиотики ее в какой-то степени подавят, дадут человеку время, задержат появление симптомов. Не более того, но часы по развитию наблюдаемых симптомов сверять нельзя. У двух людей, заразившихся в одно время, разгар болезни и летальный исход могут наступить с очень большим интервалом.

— Ты понимаешь, что, с моей точки зрения, это скорее камень в огород твоей теории, чем ее доказательство? — напрямик спросил Пичугин.

— Конечно. Время смерти казаха лишь опосредованно связано с моментом его заражения. В теории Ширяев мог заразиться раньше казаха, а прожить дольше. Но есть такая штука, как интуиция.

— Ты на нее полагаешься?

— Она меня редко подводит, — ответила Наталья неожиданно сухим тоном.

Пичугин не понял, чем мог ее задеть, но решил попусту не бросаться словами и вопросами личного характера. В этой женщине действительно таилась некая загадка, это не было иллюзией, результатом игры теней на ее лице при поездке по ночному городу.

— Как бы там ни было, я лично буду придерживаться наиболее вероятной версии, что если казах первым умер, то он первым и заразился.

— Хорошо. Логично. Принцип бритвы Оккама. Не плодить сущностей без необходимости. Самое простое, чаще всего, статистически, оказывается самым верным.

— Да. Так что нетипичное течение болезни мы условно пока отвергаем. Второй пункт — заражение от природного источника, скорее всего, от дикого животного. Это наиболее вероятный путь заражения, понимаешь? Допустим, что казах где-то нашел больного суслика и съел. Такие случаи есть. Не в Москве, но есть. Так, к примеру сделал подросток в Киргизии в две тысячи тринадцатом. Давай и теперь допустим такой ход событий. В качестве версии. Что получается? Больной казах садится к таксисту, там кашляет, заражает, потом, уже днем, умирает у себя дома. Примерно в это время Ширяев вызывает «Скорую». По времени идеально. А выдумки про террориста, скорее всего, это подсознательный повод найти легкий путь. Я этого очень боюсь. Очень боюсь, когда люди, сами этого не осознавая, стремятся как бы под ситуативный уклон. Шажок, полшажка… И раз, они уже сошли с прямой дорожки истины. Иногда такое соскальзывание в исполнении очень неглупых и очень ответственных людей приносит больше вреда, чем тупость и намеренный саботаж.

— Ты об Олейнике?

— Нет. Я вообще. Ну, к примеру, меня бесит фатализм Пивника и злит, что инфекционистка, работающая в закрытом на карантин хирургическом корпусе восемьдесят первой больницы, прислала не все материалы, а составила свое видение эпидемической обстановки, выслав только его.

— Не имеет права?

— Имеет. И это бы даже помогло, если бы она все-таки приложила это свое видение к полному отчету, который можно проанализировать без привязки к ее личному видению.

— Да, понимаю. — Пичугин кивнул.

— Ругаться по телефону я не считаю правильным. Олейник меня учил, что претензии надо высказывать в глаза. И лучше тет-а-тет. Он человек от природы мягкий, но волевой, и считал, что отсутствие лишних глаз в приватной беседе дает широкие возможности в диалоге, дескать, можно и двинуть, если другие аргументы не подходят. Так сказать, ввести убеждающий фактор в беседу.

— Хорошо сказано! — Пичугин рассмеялся, оценив шутку.

Но для Натальи это не было шуткой. Она умела держать себя в руках в любых ситуациях, всегда находила аргументы в любой конфронтации, но один раз ей все же пришлось воспользоваться мудрым советом академика. Тогда бесталанный и ленивый аспирант нахамил маленькой женщине-преподавателю, связав ее невысокий рост с удобством исполнения орального секса заведующему кафедрой. И хотя выдал он это без свидетелей, но сделал это вызывающе, цинично и нагло, видимо, ожидая реакции в виде слез или стыда. Но Наталья обеспечила ему такую реакцию, которой он не мог предсказать, и у него не было на нее ответного психологического шаблона. Она, без затей, втолкнула его в тесную каморку лабораторного склада и прошипела: «Еще раз я услышу от вас подобное, и я вам этим инструментом пересчитаю все зубы». При этом она показала не молоток, не кувалду, а всего лишь свой маленький женский кулачок. Но не успел аспирант съязвить по этому поводу, как Наталья, в тесном помещении, где и размахнуться-то негде, прошибла рукой стенку полупустого ящика, собранного из пятислойной фанеры.