Не время для одиночек - [10]

— Нет, что ты! Я просто не терплю, когда мне подсовывают готовые блюда. Я не люблю готовить еду, но готовые взгляды на жизнь… тут я предпочитаю действовать сам!

— Опыт прошлого избавляет нас от ошибок, — напомнила Элли. Она не дразнила Кольку, она на самом деле считала эти слова правильными.

— Угу, — кивнул юноша, — или превращает их в хронические. Каждое поколение должно само искать для себя пути, а не копировать авторитеты.

— Но ты-то копируешь? — не без ехидства заметила Элли. Колька понял намёк, окинул взглядом стены:

— Я копирую то, что проверено времени, Элли. На самом деле проверено временем.

— Ты странный, — тихо сказала девушка. — Мне кажется, что… — она замялась.

— Что мне одиноко? — Колька поднялся и повёл плечами. — Не спеши делать выводы. Если я тебе скажу, что вовсе не ощущаю одиночества? Вот люди, — он обвёл стены рукой, — которые составляют мне компанию, я уже говорил об этом.

— А концерты, сборы? Вообще какие-то дела? — допытывалась девчонка.

— Я бываю везде, где мне хочется побывать, хоть меня и не зовут никуда, — Колька коротко хохотнул. — А ты… ты любишь стихи?

— Да, очень…

— А вот такие ты слышала?

Он открыл шкаф. Там стояли очень ровные ряды книг, кассет и пластинок. Отдельно — много старых лазерных дисков. А на верхней полке лежала чернолаковая гитара-семиструнка. Колька, сняв оттуда инструмент, быстро и умело настроил гитару — и запел сильным, но негромким голосом, тихо аккомпанируя себе — очень умело, надо сказать:

   — Слышал я вздохи ветра

   У стен, увитых плющом.

   Всё звал он во тьме кого-то

   Над листвой за окном,

   А то замолкал нежданно…

   И в чутком моём полусне

   Понять, о чём говорил он,

   Хотелось зачем-то мне.

   Какой ты, ветер? Не знаю!

   Невидимый, ты с небес,

   Где между звёзд обитаешь,

   Волною упал на лес,

   Листву посрывал с деревьев,

   Швырнул её в море своё

   И, над крышами пенясь,

   Обнял моё жильё…

   Живём мы на дне океана —

   Животные, звери, птицы,

   И наши тела под землёю,

   Откуда не возвратиться.

   Но сбросив свои оболочки,

   Плывём мы с ветром туда,

   Где день загорается снова,

   Как ночью в небе звезда.

— Это Уолтер де ла Мер, — пояснил он, проведя рукой по замолчавшему инструменту, — английский поэт… Ну как?

— Красивые стихи. И поёшь ты очень хорошо, — ответила Элли, но Колька усмехнулся, и она быстро поинтересовалась: — Ты веришь в душу?

— А ты — нет? — вопросом ответил юноша. — Я не о той душе, о которой говорили священники. Я о другом. О том, что нас делает людьми…

Элли промолчала растерянно. Она никогда не думала об этом. Может быть, этот парень — асатру? Но он совсем не походил на асатру — они были среди её знакомых… Так ничего и не решив, она поступила чисто по-девичьи — снова непринуждённо сменила тему.

— А чей это портрет — с подписью?

— Это? — Колька, кажется, был доволен тем, что разговор поменял направление. — Одного человека… нет, Человека. Который и меня старался сделать Человеком.

— У него это получилось? — серьёзно спросила Элли.

— Не мне судить… В каждом из нас сидит скот, Элли, — голос Кольки был не менее серьёзным. — И если его не давить — он возьмёт над тобой верх. А давить его нужно умело и всю жизнь. Тем более — когда обстановка располагает… к озверению.

— А что за пластинка у тебя там? — после нового короткого молчания поинтересовалась Элли, кивая на проигрыватель.

— А… это ещё одна старая песенка, — улыбнулся Колька.

— Поставь, если можно, — попросила Элли, и Колька чуть нахмурился:

— Ты серьёзно хочешь?

Элли неожиданно обратила внимание, что он не успел — или не захотел? — переодеться. Даже куртку не расстегнул. ("Как воин, который без брони чувствует себя неуютно," — вдруг подумала она.) А странные глаза смотрели с вопросом — и портреты со стен спрашивали: "Ты хочешь?" — словно речь шла даже не о песне, а о чём-то очень и очень важном. И, отвечая именно этому — важному — Элли и сказала:

— Да, серьёзно.

— Хорошо, — почти торжественно кивнул Колька и, подойдя к проигрывателю, опустил на чёрный, вроде бы гибкий, диск иглу…

…Запись оказалась моно, хоть и на стерео — и — хрип, шумы, писк… Но голос оказался неожиданно чётким. Пел мужчина — под сплошной бешеный рокочущий гитарный аккорд:

   — Опять будильника звон, тебе опять по делам,

   И вновь пейзаж за окном — такой же мусор и хлам,

   И ты мечтаешь о том, чтоб он расползся по швам,

   Ведь этот мир тебе тесен!

   Ты тщетно ищешь свой дом, в котором не был рождён,

   Который знает о том, что ты проснувшийся сон,

   Его взыскуешь со всём, от криптограмм и письмён —

   До поговорок и песен.

   Ведь ты не тот и не там, кем ты должен быть,

   Но скорбеть о судьбе всё же не спеши;

   Постарайся одно всё же не забыть —

   Ты лишь тело своей души.

К мужскому голосу присоединился девичий — злой и напряжённый, как ещё одна струна гитары:

   — Тебе не спится в ночи под грузом прожитых лет,

   А твой будильник молчит, поскольку тьма на Земле,

   И неприятно горчит в зубах завязший куплет

   Какой-то песенной дряни…

   В окно влетает во мгле какой-то гнилостный чад,

   И вот уже много лет одни лишь стрелки стучат…

   Но, эту ночь одолев, вдруг петухи закричат