Не вижу зла - [7]

Потом наступило утро и раздался телефонный звонок из окружной прокуратуры, напомнив ему, что в этом мире ничто не совершенно.

— Сын Линдси Харт страдает глухотой, — объявил Джерри Шафетц.

Джек едва не лишился дара речи, и его хватило лишь на то, чтобы пробормотать очевидное:

— Вот почему он не слышал выстрела.

— Вот почему он ничего не слышит, — подытожил прокурор.

Джерри продолжал что-то говорить, и Джек крепче стиснул телефонную трубку, боясь, что она выпадет у него из рук. Он наверняка попробовал бы выудить у Джерри дополнительные сведения и даже смог бы продержать его у телефона до самого утра, если бы его мальчик был всего лишь очередным мальчишкой. Но обстоятельства не дали Джеку возможности сделать вид, будто ему все равно. Его связь с сыном Линдси Харт ни в коем случае не должна была стать известной Джерри и остальному миру. Он не мог позволить себе допустить оплошность.

— Джерри, я тебе крайне признателен за услугу.

— Означает ли это, что ты не собираешься защищать ее?

— Я должен поразмыслить об этом.

— Но ты сказал…

— Я знаю. Извини, но я должен бежать.

Казалось, телефонная трубка весила добрый центнер, когда он опустил ее на рычаг. Он подошел к окну в кухне и уставился на залив Бискейн,[2] наблюдая в тишине за тем, как теплый юго-восточный бриз гонит к берегу бесконечную череду волн, с негромким плеском накатывающихся на волнорез. Они не олицетворяли собой всесокрушающую мощь природы, не представляли зрелище, способное вселить в душу страх и трепет. Но они были вечными в своей бесконечности, неустанными и непрекращающимися, подобно эмоциям, которые бурлили в душе Джека.

Перед его мысленным взором вдруг возникла следующая картина. Джек — преисполненный гордости молодой отец, стоит в детской комнате больницы и держит на руках ребенка. Он улыбается во весь рот и наблюдает за тем, как к нему приближается врач с серьезным выражением лица, и тогда улыбка Джека увядает. Совершенно очевидно, что врач явился не с добрыми новостями, и Джек откуда-то знает: врач собирается сказать ему, что ребенок страдает глухотой. Внезапно картина меняется. Джек больше не молодой отец, он превратился в маленького мальчика, которого держит на руках другой мужчина. Этот мужчина в больнице — отец Джека, молодой Гарри Суайтек, и каким-то чудесным образом этот крошечный сонный новорожденный Джек слышит и понимает, а доктор кладет руку на плечо Гарри Суайтека и мягко произносит: «Мне очень жаль, мистер Суайтек. Мы сделали все возможное, но не смогли спасти вашу супругу». Джеку показалось, что он падает, когда его отец рухнул на стул, ощутил, как крупная дрожь сотрясает его тело, когда он осознал всю тяжесть и ужас случившегося, почувствовал, как руки молодого вдовца крепче обняли его, словно намереваясь никогда не отпускать от себя своего ребенка. Гарри что-то говорил, голос его звучал приглушенно, он уткнулся лицом в хлопчатобумажное одеяло, в которое закутан его сын. В словах звучали одновременно и любовь, и ярость, ярость горькая и бесконечная. Мысленно Джек по-прежнему видел себя закутанным в одеяло, и только годы летели мимо. Его отец продолжал говорить, похоже, он не понимал, что мальчик взрослеет, он все еще был убежден, что сын ничего не слышит. Джек не знает, в какой именно момент это случилось, но врач вернулся. Он старался не смотреть в глаза Джеку или его отцу, словно не мог решить, кому из них он должен сообщить неприятное известие.

— Мальчик страдает глухотой, — проговорил врач, и Гарри вздрогнул от сдерживаемых рыданий, а Джеку было мучительно больно сознавать, что пройдет почти тридцать лет, прежде чем к нему вернется слух и он сможет понять, что говорит ему отец.

Джек отошел от окна, пытаясь избавиться от ложных воспоминаний, хотя это совсем не воспоминания, а причиняющие боль картины прошлого, которое никак не оставит его в покое, — прошлого, разобраться в котором он так себе никогда и не позволил. И оттого, что он узнал о существовании собственного сына, ему не стало легче.

Или все-таки он испытал облегчение?

Потянувшись за телефонной трубкой, он внезапно вновь ощутил себя адвокатом. Он набрал номер коммутатора отеля «Интер-континенталь», изменил голос и сказал оператору:

— Я хотел бы поговорить с одной вашей гостьей, если можно. Ее зовут Линдси Харт. Дело срочное.

Глава пятая

Джек встретился с ней в своем офисе, лицом к лицу. Ему необходимо было решить, насколько он может доверять Линдси, а по телефону этого не сделаешь.

— Почему вы не сказали мне, что мальчик глухой?

Его обвиняющий тон заставил Линдси вздрогнуть и замереть, но ответила она спокойным голосом.

— Он родился таким. Я думала, вы знаете.

— Пожалуйста, не лгите мне.

— Это святая правда.

Джек задумался над ее словами, но при этом не упускал из виду язык тела. Она еще сильнее сжала губы.

— Я вам не верю, — заявил он.

— Для чего мне лгать вам в таких вещах?

— Мне известно лишь, что после того как я прочел отчет Службы криминальных расследований о следствии по делу, я позвонил вам и сказал, что меня беспокоят показания судебно-медицинского эксперта относительно времени наступления смерти. Я не мог взять в толк, почему, если, как предполагается, вы стреляли из пистолета в собственном доме около пяти часов утра, в деле отсутствовали свидетельские показания вашего сына и он вообще не упоминался. Мне казалось невозможным, чтобы он не слышал стрельбы в соседней комнате.