Не верь тишине - [32]
— Вот это другой разговор. — Бирючков удовлетворенно кивнул, — Потолкуйте с народом, объясните ситуацию.
Никанор Дмитриевич ушел, они остались одни. Бирючков не торопил. Маякин не знал, с чего начать: слишком много всего накопилось в душе. Наконец распрямился.
— Ответь мне сразу: надолго Советской власти хватит или нет?
— Что? — Бирючков вскинул на него потемневшие глаза.
— Я говорю, — упрямо повторил Маякин, не отводя вопрошающего и взволнованного взгляда, — что ежели надолго, то почему не изничтожите всяких там… кто новой жизни поперек дороги стоит, а коли ненадолго, то чего тогда кашу заваривать?
— А почему ты Меня об этом спрашиваешь? У себя спроси, ты ведь тоже Советская власть.
— Коли знал, не стал бы тебя допытывать и лошадь за столько верст гонять, она ведь хоть и плохонькая, да своя… И не гляди на меня так. Был бы враг — не пришел. — Он полез за кисетом, стараясь унять волнение и дрожь в руках. С улицы доносились негромкие звуки. Они почти не нарушали комнатную тишину, вяжуще-неприятную. — Освободи меня, Тимофей Матвеевич!
— Я тебя не назначал и не выбирал!
— Да ты не злись, Тимофей Матвеевич, я ж для дела. Ну чего, спрашивается, держать бугая, коли в нем силы нету!
— Глупый пример. И вообще, я не так о тебе…
Маякин заторопился:
— Ты не думай, я завсегда… Я за Советскую власть чего хочешь!
— Что тут думать, когда и так все ясно, — сухо произнес Бирючков. — Пусть кто-то Советскую власть завоевывает, защищает, кровь за нее проливает, а я покуда не завалинке посижу! — и встал, заканчивая разговор.
— Нет, ты погоди, — почти просительно остановил Ферапонт. — Не о том речь, не о том… Тяжела ноша для моих плеч. Я ж крестьянин, мне бы пахать да сеять, а не командирствовать. И мужики привыкли ко мне, как к своему, к ровне, а тут на тебе, голова какой выискался! Да и не могу я им все тонкости объяснить об том, что происходит вокруг, потому что сам ровно слепой! Вот чую, нутром чую, что наша это власть, для мужика да для рабочего люда и что на первых порах завсегда в любом деле трудно бывает, а как сказать про то — не знаю, не умею. — Он притих на секунду, потом с непонятной злобой крикнул: — А ежели бы был на моем месте грамотный человек, образованный?
— Ты, я смотрю, думаешь, у нас семь пядей во лбу, — жесткое выражение покрасневших от напряжения и бессонницы глаз смягчилось. — Кукушкина видел? Есть у них на фабрике управляющий Лавлинский. Я, как ты выразился, тоже нутром чую, что враг, а сделать с ним ничего не могу: открыто себя не проявляет. Терпим его и ему подобных, потому что хозяйствовать самостоятельно пока не умеем. Вот и строят нам козни, но мы не плакаться и бить себя в грудь должны, а учиться… Хотя в чем-то ты прав. Но опять прав однобоко, со своей стороны. А если взглянуть с другой? Грамотных у вас в деревне — твой однофамилец Маякин-мельник, дьячок да кое-кто из крепко-зажиточных. Пойдут они за Советскую власть? Ясное дело, нет. Или посылаем мы к вам крепкого большевика. Поверят ему мужики? Не сомневаюсь, поверят. Но сколько для этого потребуется времени? А для нас не только каждый день, каждый час дорог… А насчет подмоги… Ты Никиту Сергеева помнишь?
— А то как же! Наш, демидовский. Парень был вроде ничего.
— Парень что надо… Его к вам и направим. Согласен? Вот и ладно!
Они простились, но в дверях Маякин остановился и нерешительно сказал:
— Тут еще вот какое дело… Монашки у нас в деревне народ баламутят, концом света пугают, призывают ко всяким там делам…
— Пугают? Пусть пугают. Не хватало нам монашек бояться.
«Действительно, что это я, — думал, выходя из Совета, Ферапонт. — Монашки, они и есть монашки». Но на душе было неспокойно.
24
Сытько торопливо отыскал в резном заборе хитро спрятанную кнопку звонка, с силой нажал и нетерпеливо прислушался. Наконец звякнула дверь, зашуршали шаги.
— Кто? — спросил строгий женский голос.
Максим Фомич назвался. Прямая, высохшая до желтизны экономка пропустила вечернего гостя, тщательно заперла высокую калитку. Максим Фомич остался ждать в полутемной гостиной. Он не успел сообразить, что стало с некогда богато обставленной, а теперь черневшей пустыми углами комнатой, как вошел Лавлинский.
— В чем дело? Почему вы здесь?
— Беда, Герман Георгиевич, беда! Лузгина арестовали!
— Когда?
— Только что.
— За что?
— За контрибуцию… Как председателя союза фабрикантов за отказ выполнить решение городского Совета.
Герман Георгиевич плотнее затворил дверь, за которой слышался возбужденный разговор.
— Кто знает об аресте?
— Пока никто. Но мне кажется, этого не скрывают.
— Что ему грозит?
— Все, что угодно. Они на все способны!
— Интересно. — Лавлинский смотрел за спину Сытько чуть прищуренными глазами. — У меня к вам просьба. Постарайтесь регулярно информировать меня обо всем… вы меня, разумеется, понимаете… И не здесь.
Лавлинский подождал, пока уйдет Сытько, достал папиросу, подержал в нервных пальцах, прикурил от свечи. Пламя качнулось, зеркально отразившись в темно-синем стекле окна. «Почему-то люди считают, — подумал он, — что бог добр и участлив. Напрасно. Только злой шутник мог придумать такую подлую и коварную штуку, именуемую „жизнь“. Жизнь, которая зависит от тысяч неподвластных человеку случайностей… Придет однажды какой-нибудь Кукушкин, дунет — и погаснет свеча. Впрочем, здраво рассуждая, бог тут не так уж и виноват. А Кукушкина ждать не надо…»
В настоящей книге американский историк, славист и византист Фрэнсис Дворник анализирует события, происходившие в Центральной и Восточной Европе в X–XI вв., когда формировались национальные интересы живших на этих территориях славянских племен. Родившаяся в языческом Риме и с готовностью принятая Римом христианским идея создания в Центральной Европе сильного славянского государства, сравнимого с Германией, оказалась необычно живучей. Ее пытались воплотить Пясты, Пржемыслиды, Люксембурга, Анжуйцы, Ягеллоны и уже в XVII в.
Как же тяжело шестнадцатилетней девушке подчиняться строгим правилам закрытой монастырской школы! Особенно если в ней бурлит кровь отца — путешественника, капитана корабля. Особенно когда отец пропал без вести в африканской экспедиции. Коллективно сочиненный гипертекстовый дамский роман.
В 2016 году Центральный архив ФСБ, Государственный архив Российской Федерации, Российский государственный военный архив разрешили (!) российско-американской журналистке Л. Паршиной и французскому журналисту Ж.-К. Бризару ознакомиться с секретными материалами. Авторы, основываясь на документах и воспоминаниях свидетелей и проведя во главе с французским судмедэкспертом Филиппом Шарлье (исследовал останки Жанны Д’Арк, идентифицировал череп Генриха IV и т. п.) официальную экспертизу зубов Гитлера, сделали научное историческое открытие, которое зафиксировано и признано международным научным сообществом. О том, как, где и когда умер Гитлер, читайте в книге! Книга «Смерть Гитлера» издана уже в 37 странах мира.
Мы едим по нескольку раз в день, мы изобретаем новые блюда и совершенствуем способы приготовления старых, мы изучаем кулинарное искусство и пробуем кухню других стран и континентов, но при этом даже не обращаем внимания на то, как тесно история еды связана с историей цивилизации. Кажется, что и нет никакой связи и у еды нет никакой истории. На самом деле история есть – и еще какая! Наша еда эволюционировала, то есть развивалась вместе с нами. Между куском мяса, случайно упавшим в костер в незапамятные времена и современным стриплойном существует огромная разница, и в то же время между ними сквозь века и тысячелетия прослеживается родственная связь.
Видный британский историк Эрнл Брэдфорд, специалист по Средиземноморью, живо и наглядно описал в своей книге историю рыцарей Суверенного военного ордена святого Иоанна Иерусалимского, Родосского и Мальтийского. Начав с основания ордена братом Жераром во время Крестовых походов, автор прослеживает его взлеты и поражения на протяжении многих веков существования, рассказывает, как орден скитался по миру после изгнания из Иерусалима, потом с Родоса и Мальты. Военная доблесть ордена достигла высшей точки, когда рыцари добились потрясающей победы над турками, оправдав свое название щита Европы.
Разбирая пыльные коробки в подвале антикварной лавки, Андре и Эллен натыкаются на старый и довольно ржавый шлем. Антиквар Архонт Дюваль припоминает, что его появление в лавке связано с русским князем Александром Невским. Так ли это, вы узнаете из этой истории. Также вы побываете на поле сражения одной из самых известных русских битв и поймете, откуда же у русского князя такое необычное имя. История о великом князе Александре Ярославиче Невском. Основано на исторических событиях и фактах.
Роман о тех, кто в погоне за «длинным» рублем хищнически истребляет ценных и редких зверей и о тех, кто, рискуя своей жизнью, встает на охрану природы, животного мира.
Традиционный сборник остросюжетных повестей советских писателей рассказывает о торжестве добра, справедливости, мужества, о преданности своей Родине, о чести, благородстве, о том, что зло, предательство, корысть неминуемо наказуемы.
Между следователем Станиславом Тихоновым и рецидивистом Лехой Дедушкиным давняя и непримиримая борьба, и это не просто борьба опытного криминалиста с дерзким и даровитым преступником, это столкновение двух взаимоисключающих мировоззрений.
Роман А. и Г. Вайнеров рассказывает читателю о том, как рождались такие уникальные инструменты, как скрипки и виолончели, созданные руками величайших мастеров прошлого.Вторая линия романа посвящена судьбе одного из этих бесценных творений человеческого гения. Обворована квартира виднейшего музыканта нашей страны. В числе похищенных вещей и уникальная скрипка «Страдивари».Работники МУРа заняты розыском вора и самого инструмента. Перед читателем проходит целая галерея людей, с которыми пришлось встречаться героям романа, пока им не удалось разоблачить преступника и найти инструмент.