Не верь, не бойся, не проси, или «Машина смерти» - [46]

— Теперь, надеюсь, вы понимаете, что мне очень не хочется, чтобы вся эта грязь вылезла на публику. Не может быть, чтоб мы с вами не нашли общий язык....

Я очень старался сохранить хладнокровие, обдумывая ответ, но, наверное, на моем лице все-таки что-то отразилось, потому что Диана не стала дожидаться моих слов и перешла в наступление. Я сразу понял это по тому, как ласково она улыбнулась мне, заглядывая прямо в глаза:

— Думаете, поди, сейчас эта богачка начнет предлагать мне деньги... Представьте, нет. Просто надеюсь, что вы тоже человек, что и вы способны на нормальные чувства...

Все это звучало благородно и вполне могло обескуражить незадачливого репортера, если бы слова не сопровождались некоторыми действиями. Говоря, Диана доверительно наклонялась ко мне, вследствие чего полы и ворот ее кимоно распахивались все больше и больше. Сначала на передовые позиции ударным орудием выдвинулось роскошное ренуаровское колено, а вслед за ним пораженному наблюдателю. На следующей линии укреплений приоткрылись сразу две неких недоступных покуда стратегических высотки. Честно говоря, в свете этих событий понятие «найти общий язык» приобретало совершенно новый смысл, а высказанная надежда на наличие у меня «нормальных человеческих чувств» выглядела и вовсе двусмысленной. Я пришел к выводу, что Дианочка моя не столько умна, сколько хитра и самоуверенна.

Надо признать, искушение было довольно сильным. Не помню, когда в последний раз (наверное, в глубоком детстве) мне случалось интересоваться, что там у куклы под платьем. Но в данном случае не приходилось сомневаться: меня ждет не холод шероховатого пластика, а теплая ласковая плоть. Стоит только протянуть руку и положить ее на это прекрасное колено... Все говорило о том, что Барби... то есть Диана, вряд ли отбросит ее с возмущенным негодованием. Но я удержался. Хотя, честно сказать, для этого пришлось откинуться в кресле как можно дальше. Разумеется, не целомудрие руководило мною. Просто я осознавал, что в противном случае, мне довольно трудно будет потом писать о делах этой семьи. Чего, подозреваю, и добивалась столь немудрящим способом моя прелестница.

Я поднялся и сказал с улыбкой, призванной смягчить впечатление от только что проявленного отсутствия, если будет позволено так выразиться, жантильности:

— Разумеется. Сделаю все, что в моих силах.

И тут же увидел: смягчить не удалось. Улыбочка все еще играла на губах Дианы, когда она вслед за мной поднялась из кресла, но сквозь человечьи черты уже опять проступила безликая маска миллионами растиражированной пластмассовой куклы.

Минут через пять я шагал полутемными замоскворецкими переулками, стараясь ненароком не угодить в лужу и саркастически размышляя, не сел ли я в нее только что — в фигуральном смысле. Пожалуй, без более тщательной проверки, на которую у меня уже нет времени, писать про смерть Фураева мне так и так не с руки. Вот только, боюсь, задним числом мне за мою сдержанность уже никто ничего не предложит.

Моя «копеечка» сиротливо стояла под фонарем у тротуара одна-одинешенька: ресторан, как видно, закрылся, все разъехались. В окрестных домах почти во всех окнах погас свет, улица словно вымерла. На ходу доставая из заднего кармана ключи, я подошел к машине, взялся за ручку дверцы — и замер от изумления. На ветровом стекле под ближнюю ко мне щетку кто-то засунул букетик незабудок. Боже, как трогательно, подумал я о неизвестном доброжелателе, извлекая цветы. Но что бы это значило? И тут увидел под второй щеткой листок бумаги. Ага, решил я, протягивая за ним руку, вот тут-то все и разъяснится. Но разъяснилось все сильно раньше.

Не было звука, который бы меня испугал, даже дуновения воздуха, которое бы я почувствовал. Было чисто звериное ощущение опасности, возникшее внезапно, в доли секунды. Я не успел даже повернуть головы, только скосил чуть-чуть вправо глаза — на меня неслась темная масса ни единым огнем не освещенного автомобиля. На меня неслась моя гибель, и мне совершенно некуда было от нее деваться. Некуда?! Я что есть силы прыгнул вперед, на капот собственной машины, последним отчаянным движением поджимая ноги...

Меня-таки здорово шлепнуло по подошвам. Только крепко ударившись об асфальт с другой стороны капота ладонями и коленом, я понял, что это скорее всего воздушная волна. Моему безгласному Росинанту пришлось солонее: об этом можно было судить по дикому скрежету металла о металл. Мгновенно вскочив на ноги, готовый немедленно дать отсюда деру, я увидел, что убийца стремительно летит прочь. Ни огней, ни номеров. Единственное, что я заметил, — вроде бы это была «волга», но, разумеется, голову на отсечение я бы сейчас не дал. Первые несколько секунд какая-то часть моего сознания еще трепыхалась в обычном режиме, пытаясь что-то запомнить, даже оценить, но как только стало ясно, что непосредственная опасность миновала, остались только дрожь, тоска и дикий страх. Господи, ведь я был всего на волосок от того, чтобы теперь уже мой труп лежал в луже крови посреди грязного асфальта, а Аржанцев или кто-то еще ходил бы сейчас вокруг, деловито измеряя рулеткой обстоятельства моей смерти. Потом я почти зримо увидел этот труп и содрогнулся еще больше: в сущности, мне надлежало не просто погибнуть — меня должно было размазать по борту собственного автомобиля, раздавить, разорвать на части.