Не верь, не бойся, не прощай - [48]

— Тачка нужна чистая, чтобы не скакать из одной в другую, — наставительно произнес Колокол. — А финансы поют романсы. Еще пара дней — и мы на мели.

— Так, может, ну их к лешему? — Баркас кивнул на «пежо», который они преследовали.

Бандитам казалось, что от него за километр несло мусорней, сидевшей внутри. Слежку за патрульным «пежо» начали ранним утром, заняв наблюдательный пост возле райотдела полиции. Номер автомобиля успел сообщить Клешня, перед тем как его нашпиговали пулями. Зомби принял точно такую же бесславную смерть. Полицаи просто расстреляли обоих, как в тире. Даже не попытались задержать — открыли огонь, и все. Колокол отчетливо слышал в трубке выстрелы и предсмертные крики.

Нельзя сказать, что его потрясла гибель сообщников. Но она нанесла непоправимый ущерб его авторитету. Вернее, могла нанести, если не принять решительные меры.

— Что, добренький ты, Баркас? — спросил Колокол, нехорошо усмехаясь. — Пожалеем красноперых? Пусть сосут нашу кровь и радуются? Это ты мне предлагаешь?

— Да я так просто, — стал оправдываться Баркас, пожимая плечами, отчего «мазда» вильнула из стороны в сторону. — Подумал: зачем подставляться?

— Так, может, теперь ты за нас обоих думать будешь?

— Я ж не к тому веду, Колокол. Как скажешь, так и будет. Хочешь, порежем их на куски. Хочешь, еще что. Ты парадом командуешь. Я по-любому подпишусь.

— Тогда не неси пургу, — проворчал старый вор.

Он и сам понимал, что связываться с полицией смертельно опасно. Двоих замочишь — тысяча набежит. Но и отступаться было нельзя. Людей Колокола замочили, как уличных шавок, без предъяв и предупреждений. Стерпеть это молча означало навсегда уронить свой авторитет. А кроме авторитета у Колокола ничего не было: ни денег, ни достаточного количества стволов, ни связей. Все пропало, пока он тянул срок. Но за проволокой одно, а на воле другое. Там свои правила, тут свои.

Единственным способом выжить для Колокола было вписаться в криминальную систему Балабановска. Прежняя слава являлась его главным козырем. Перед тем как загреметь на нары, он наводил на окружающих ужас одним своим именем. Все знали, что если задеть Колокола или его бригаду, то «обратка» прилетит немедленно и расправа будет беспощадной и неотвратимой.

На этом он держался — на страхе и жестокости. Пока другие воры учились сотрудничать с коммерсантами и мало-помалу начинали собственный бизнес, Колокол действовал по старинке: крушил магазины и черепа проштрафившихся барыг, собирал дань, требовал все новые и новые выкупы, устраивал засады, возил должников в багажнике и просаживал легкие деньги в кабаках. На этом он сделал себе имя, но не сколотил хотя бы скромного состояния. Таким образом, начинать приходилось с нуля. И Колокол верил, что показательная казнь полицаев заставит местных воротил относиться к нему с уважением и даже трепетом.

Пусть молодняк бегает на поводке у политиков и барыг. Он, Колокол, будет действовать по старинке. Жизнь — она ценится выше любых денег, любой власти. И если в городе обнаружат, что появился человек, которому ничего не стоит оборвать твою жизнь, то этого человека станут бояться и уважать. Что и требуется доказать. Всему Балабановску. Тогда Колокол поднимется. На прежний уровень или даже выше. Для этого просто необходимо поквитаться с мусорами-беспредельщиками.

Ни сержант Кошкин, ни младший сержант Юмашев не догадывались, что им предстоит стать жертвенными агнцами. Их мысли были просты, прямы, бесхитростны. Они получили приказ и выполняли его. Ничего личного. Долг. «Есть такая профессия — закон соблюдать», — как любил говаривать Кошкин, заложив за воротник. Это была перефразированная цитата из его любимого фильма «Офицеры». Сам он до офицерских погон пока не дорос, но чем черт не шутит?

— Выгружай, — скомандовал Кошкин, когда двигатель «пежо» умолк. — Приехали. Сейчас водные процедуры будут.

Хохотнув, Юмашев стал выволакивать «пассажира» из машины. Физических усилий для этого потребовалось немного, но младший сержант взмок так, словно тащил бычью тушу.

— Запишись в тренажерный зал, — посоветовал ему Кошкин, осматриваясь.

Местность, где они находились, была дика и безлюдна. Вокруг карьера зеленели густые рощи, окруженные островками кустарника. Трава здесь росла плохо из-за обилия песка и пыли. Отдыхающих видно не было — их давно отвадила местная шпана, грабившая и насиловавшая тех, кто выбирался расслабиться на лоне природы. Кроме того, жители Балабановска знали, что на дне пруда, образовавшегося на месте карьера, гниет множество утопленников: и тех, кто погиб по пьяни, и тех, кого сбросили в воду, чтобы замести следы преступления. Купаться в этом «мясном бульоне» было не слишком приятно. Одним словом, культурный отдых на месте бывшего карьера заглох сам собой. На память о прежних веселых временах осталась лишь парочка ржавых мангалов да кучи закопченных кирпичей, горы пластиковых бутылок, мятые жестянки и использованные презервативы, развешанные на ветках.

— Чего молчишь? — спросил Кошкин, переводя взгляд на надувшегося напарника.

— Да ну тебя с твоими подначками, — буркнул тот. — Мне на пиво и жратву денег еле-еле хватает, а ты — тренажерный зал. Представляешь, сколько это удовольствие стоит?