Не ум.ru - [9]

– И что с электриком?

– Оклемался, дурило. Зарёкся выпивать на работе, вот и не выходит вторую неделю.

– Сеть-то на двести двадцать?

– На триста восемьдесят.

– Не потяну. Много.

– Вот же малохольный… Ступай пока. Никого не найду – завтра рискнёшь, – начертали мне строгой рукой в распорядок грядущего дня.

По дороге в номер я не раз матюгнул свой язык. Не русский устный. Тот, что часть тела и служит проводником непродуманных слов в неправильный, куда меньший планетарных масштабов мир. Язык, научившийся переиначивать и подчинять любые, неважно чьи слова своим корыстным целям. И главному интересу – любой ценой сиюминутно выживать. Чем большими шансами на выживание прирастает он, тем меньше – вот же парадокс – их в перспективе остается у меня.

«Закон сохранения и перераспределения шансов».

Так прицельно я назвал это беззаконие. И на пять минут собой загордился. Только тупость сглаживает острые углы жизни с такой непередаваемой нежностью.

Перед сном я долго размышлял о том, что разнообразие в самом деле всего лишь образ, и принятие этого постулата на веру, пусть временное и вынужденное, способно существенно разнообразить жизнь.

Ночью в номер ко мне постучали. Со сна и в полутьме коридора лица я не разглядел. Но как только оно заговорило, стало ясно, что не ошибочно постучали, а от маеты душевной и непреодолимой потребности пообщаться.

– Сосед… Если ты не знаешь, то матэматика – это мат с дочью, очень на мат похожею, – поводили перед моим лицом скрюченным пальцем.

«С воображением кавказец. Или он так пошутил? Тогда, возможно, без воображения, зато с юмором», – определился я с неопределенностью и попытался вспомнить, видел ли его в гостинице. Будто это могло как-то подсобить с правильным ответом на вопрос: чего дальше ждать? На всякий случай, чтобы не молчать, я ответил ему вроде бы в тему «физиком».

– Физик, – сказал я, – это тренер по икоте.

– И что? И кто… те? Какой тренер? Ты что такое сказал, а? – вознес кавказец к потолку полусогнутую в локте руку.

Я тут же мигом забеспокоился: «Ни воображения у джигита, ни юмора. Услышал от кого-то, запомнил, чтобы впечатление произвести. На кого? Какое? Блин, сам же вычислил: на человека с воображением. На худой конец – с чувством юмора. Воображение, конечно же, на первом месте, потому что воображать можно без какого-либо чувства. Но рожа-то зверская!»

– Икота – это когда икают. Ик! Теперь понял? Извини, дорогой, но я не один, – объявил я бесчувственно ложь. Вслед за ложью решительно и правдиво закрыл дверь.

– Э-э-э… – донеслось из-за двери сперва неуверенное, затем уступчивое: – Молодэц. Гирой. – И наконец понимающее: – Черт, везет же кому-то…

«Гирой…» – иронично похвалил я себя, побрякивая внутренностями в позднем адреналиновом шторме, и выстроил коротенький диалог наполовину в иностранщине: «Hero? Wow!» – «И у меня так же. Хиро… во…»

В довершение ночной неурядицы я осознал, что напрочь растерял сон. Несмотря на убогость просторов, где он оказался растерян, собрать его оказалось не так-то просто. Уснул я на рассвете. Он, кстати, так и не пробился в мою келью сквозь мрачное беснование за окном.

Мне снилась снегом припорошенная трава. Словно водоросли, пересыпанные морской солью. Какая-то девочка, удивленная моим незнанием того, что яснее ясного:

– Саши́? It’s me… Саши…ми. Сашими, тупой, соглашайся… – упрашивала она, умильно кривя личико, разыгрывая поровну недоумение и недовольство.

– Откуда ты здесь? Как добралась по такой холодрыге? – упорствовал я в любознательности вместо признательного восторга.

– Я так и не поняла: ты меня будешь?

– Конечно.

– Гребаный педофил… – снесла девочка гастрономическую фантазию, заменив ее тревогой, стыдом и нежеланием принимать – как вообще такое могло пригрезиться нормальному во всех смыслах человеку.

Оказалось, про педофила кричали в коридоре. Голос звучал вполне зрело. Впрочем, ухо – не глаз, ему хозяина подвести – пару раз плюнуть. Сколько народу «на слух» зря пересажали?! Но на «педофила» ответили скрипуче и матом. Я вспомнил ворчливого старика, вслед за которым по «погодной» нужде рекрутировал себя в постояльцы (уж больно голос звучал знакомо), и рассудил, что для такого реликта симпатии к сорокалетней даме – факт сродни постыдному пренебрежению к принятым в обществе нормам.

Коридорный скандал продолжения не получил, но отвел от меня мне самому шокирующие, особенно спросонья, неправедные подозрения. Хорошо, что свидетелей снов не бывает. Жаль, что в тот момент не оказалось свидетельницы пробуждения. Разумеется, совершеннолетней.

Утро оказалось полным сюрпризов. Сперва выяснилось, что кто-то геройски, возможно ценой собственного здоровья, если не жизни, «разобрался» с электричеством, поладил с ним, и на кухне заработали плиты. Потом расторопная – не в пример вчерашней, которая «моя», – официантка предложила мне приготовить яичницу. Заучив недавний урок, полагая его местной «фишкой», я заказал «яичное ассорти», но был изобличен «хулиганом» и тем, кто «мешает нормальным людям нормально работать».

– При том, что у них и без вас вечная мерзлота, поэтому мозг, сука, стынет издевательства чужие терпеть!