Не уходи, Аук! - [25]
— Я слышал, — помолчав, сказал кукушонок, — будто в жарких странах живет моя тетя кукушка. Она не подбрасывает детей. Как бы я хотел познакомиться с кукушатами, у которых есть свое гнездо, настоящие папа и мама. Но где их разыщешь? Африка большая. И чужая.
— Скучаешь? — покосился на кукушонка Тьо.
— Еще как скучаю! Спой, соловушко, что-нибудь наше. Здесь петь не умеют, только кричат.
Тьо стал насвистывать, но сразу же замолчал, как только появился непрошеный слушатель. На соседней ветке запрыгал молодой попугай, серый, с красным подхвостьем.
— Воздушный акробат Жако-сын! — представился попугай. — Срываю фрукты ногами. Говорю на пяти человеческих языках. Отец ругает меня на двенадцати. Кто из вас так приятно посвистывал?
— Он, соловей! — Кукушонок показал на Тьо. — Молодой талант, восходящая звезда.
— Интерресно! Сам серенький, и, оказывается, звезда! Никто не знает, что у нас в гостях знаменитость. Я, Жако-сын, первым открыл талант. Маэстро, мы еще встретимся. А пока до свидания. Чао! Гуд бай!
Через несколько дней, когда Тьо, позавтракав, чистил перышки, в воздухе мелькнуло красное подхвостье.
— Гутен морген, бон жур, добрый день, маэстро! Я все устроил. Вас приглашает высшее общество. Вы увидите настоящий тропический лес. И я буду вашим проводником.
Соловьи любят густые заросли, но в зеленой мгле тропического леса Тьо потерялся, как потерялся бы рыбий малек, из речки попав в океан.
В северном лесу три-четыре этажа: травы — кусты — деревья. Тропический лес многоэтажен. Не зная зимнего покоя, деревья, которые чуть ли не каждый день поливает теплый дождь, растут круглый год. За десять — пятнадцать лет они набирают такую высоту и толщину, каких в северных лесах деревья достигают за сто и за двести лет.
Тьо вспомнил опутанные хмелем осины. Каким слабым был хмель по сравнению с могучими лианами тропического леса! Они, словно удавы, сжимали стволы с такой силой, что лопалась кора.
Сначала Жако-сын показал соловью нижний этаж. Сюда не проникали солнечные лучи, и, как в подвале, было полутемно и сыро. Пахло гнилью от устлавшей землю отмершей листвы.
Проголодавшийся Тьо хотел поискать в ней что-нибудь съестное, но попугай его отговорил:
— Там кишат пиявки. Они только и ждут, чтобы к кому-нибудь присосаться. В нашем лесу мало кто ходит по земле.
Перелетая с этажа на этаж, Тьо и сам убедился, что главные события жизни здешнего Лесного Народа происходят не на земле, а между землей и небом.
Все живое стремилось вырваться к свету. И лестницей, по которой можно было подняться вверх, местом охоты, отдыха, встреч, игр, драк стали стволы и ветки деревьев.
Впервые в жизни соловей пролетал под цветком. Над его головой свешивались с ветки серебристые корни желтой орхидеи. Не касаясь земли, висячие корни ловили в воздухе дождевую влагу.
Стволы облепляли папоротники и светящиеся грибы.
Веслоногие лягушки метали икру на широких и влажных листьях.
Щетинистая крыса пробиралась по толстой ветке, как по охотничьей тропе.
Этажи, этажи, этажи…
На одном дремала зеленая змея. На другом пучеглазый хамелеон ловил насекомых, выбрасывая длинный, с присоской язык.
Самым шумным оказался обезьяний этаж. Гримасы, которые корчили гверецы, маленькие обезьянки с длинными белыми волосами на хвостах, напугали Тьо.
Но попугай сказал, что с гверецами и мартышками можно ужиться. Гораздо хуже лемуры, чьи огромные глаза светятся в темноте. Это лесные грабители. Ночью они крадут яйца из птичьих гнезд.
Наконец путешественники долетели то ли до девятого — соловей сбился в счете, — то ли до десятого этажа. Здесь, по словам попугая, их ждало «высшее общество»: множество нарядных синих, красных, зеленых, оранжевых птиц.
Они криками приветствовали гостя. Хохлатый турако долго стучал по суку клювом, чтоб установить тишину.
Какая-то ярко-оранжевая птица спросила у соловья:
— Почему вы так бедно одеты? Вам плохо жилось?
— Ничуть! — ответил Тьо. — Просто в наших лесах достаточно светло, нам не нужно одеваться ярко.
Потом слово взял Жако-отец. Он хотел узнать, в чем секрет соловьиного пения и не возьмется ли Тьо обучить его сына своему искусству.
— Нет! — покачал головой Тьо. — Попугай не сможет петь по-соловьиному, у него слишком толстый язык. А секретов у нас никаких нет. Наши соседи соловьи стали петь лучше, слушая моего отца, в песне которого было десять строф.
— Десять строф? — удивился турако. — Но нельзя же так долго слушать. Спойте нам что-нибудь покороче.
— Я не смогу, — потупился соловей.
— Что значит «не смогу»? Не хотите?
— Не смогу. Перелетная птица может по-настоящему петь только у себя на родине. Там, дома, с песни начинается семья.
— Но нам обещали концерт, — проворковал зеленый голубь, — что же, нас обманули?
И тут все зеленые, синие, оранжевые закричали наперебой:
— Кто сказал, что этот замухрышка — маэстро?
— Он самозванец! Он вовсе не соловей!
И перепуганный Тьо поспешил улететь.
Тьо считал, что после скандала никто из «высшего общества» не станет с ним знаться. Однако его навестил Жако-отец.
Попугай спросил: сколько лун видел Тьо по пути в Африку?
— Три полных луны, — вспомнил соловей.
— Три полных луны сюда и две обратно. Обратно летят скорей. Пять лун на дорогу. Так стоит ли лететь? Сколько вас погибает во время перелета? И какие муки в дороге! Ведь это ужасно — мозоли под крыльями… Да ты все знаешь сам.
