Не трогай кошку - [5]

Это была машина Вальтера Готхарда. Все больше беспокоясь, поскольку уже два автобуса приехали и уехали, а его друга все не было, герр Готхард стал звонить в разные места, где надеялся его найти, и собрался сам поехать за ним в город. В конце концов, так нигде и не найдя его, Вальтер отправился на поиски. Он привез отца, который оставался без сознания, прямо в санаторий и позвонил в полицию. Обследовав место происшествия, полицейские подтвердили догадку доктора о том, как это могло случиться. Но четыре часа есть четыре часа, и виновного водителя обнаружить не удалось.

Герр Готхард рассказал мне об этом, сидя в своей приемной, где в раме окна живописно простиралось полотно пастбищ, ровных, как приглаженный бархат. Это место казалось выбритым среди густых лесов, нависавших сверху подобно соломенной крыше. Голубые гиацинты в вазе на столе наполняли комнату ароматом. Рядом кучкой лежали предметы, найденные в папиных карманах: ключи, записная книжка с тисненными золотом инициалами Дж. Э. (это я когда-то подарила ему), серебряная шариковая ручка с теми же инициалами, перочинный нож, щипчики для ногтей, чистый, аккуратно сложенный носовой платок, письмо, что я написала ему неделю назад. Я перевела глаза на герра Готхарда, он спокойно сидел, глядя на меня через бифокальные очки в золотой оправе. Это был уже не папин друг, на плече которого я могла поплакать в случае нужды, теперь это был просто врач, не раз видевший и слышавший подобное раньше, и сама комната видела столько боли, столько волнений и мужества, что уже ничто не задерживалось в ней. Я тихо сидела, а он рассказывал:

– К утру он очнулся и немного поговорил, очень немного. И не о происшествии. Насколько посмели, мы поспрашивали его, но он как будто ничего не помнил. Его занимало другое.

– Другое?

– В основном вы. Боюсь, я не совсем его понял. Он говорил: «Бриони, скажите Бриони». Он повторил это раз или два, но казалось, не смог выразить словами, что же хотел сказать. Сначала я подумал, он тревожится, что вам не сообщили о несчастном случае, и успокоил его, сказав, что звонил вам, и вы уже едете. Но он все беспокоился. Мы уловили некоторые обрывки, не более того, и никто из нас толком ничего не разобрал, но под конец ему удалось выговорить: «Бриони, моя маленькая Бриони, она в опасности». Я спросил, что это за опасность, но он не смог ответить. Он умер около десяти часов утра.

Я кивнула. Между Фуншалом и Мадридом – я знала точное время. Вальтер продолжал говорить, профессионально ровно и спокойно; думаю, он рассказывал, как папа жил в Ваккерсберге, что они здесь делали, о чем разговаривали. Я ничего не запомнила из его слов, но до сих пор помню каждый лепесток тех голубых гиацинтов в вазе на столе между нами. – И все?

– Все? – Герр Готхард прервался на полуслове и без колебаний сменил тему: – Вы спрашиваете, все ли это, что сказал Джон?

– Да. Извините. Я действительно не поняла...

– Пожалуйста. – Он поднял руку, белую и гладкую, с торчащими волосками. – Я и не думал, что вы поймете. Вы спрашиваете, что еще Джон сказал перед смертью? Вот здесь у меня...

Он засунул руку в ящик стола и вынул какую-то бумагу.

Не знаю, почему я так удивилась. Я уставилась на лист, не двигаясь, не делая попытки взять его.

– Вы что, записали?

– Полиция оставила человека, чтобы он сидел у постели, – мягко проговорил Вальтер, – на случай, если вашему отцу удастся рассказать что-нибудь о происшествии, что поможет найти виновника. Знаете, так всегда делают.

– Да, конечно. Я знала это. Мне кажется, человек никогда не думает о себе в таких обстоятельствах.

– Полицейский очень хорошо знал английский и записывал все, что Джон говорил, даже когда это казалось бессмыслицей. Вы читаете стенограммы?

– Да.

– Здесь все, каждое слово, что удалось разобрать. Большую часть времени я находился рядом. В то утро был еще один срочный вызов, и мне пришлось ненадолго покинуть Джона, но как только он более-менее пришел в сознание, меня позвали, и я оставался рядом до самого конца. Вот все, что я могу сказать. Извините, – вряд ли это что-то прояснит, но как знать – может быть, вы поймете лучше нас.

Он протянул мне листок. Страницу испещряли беспорядочные закорючки, было видно, что писали второпях на коленке. Вальтер через стол протянул мне еще один листок.

– Я сделал копию, просто на всякий случай. Вы можете потом сравнить, если хотите.

Копия была отпечатана без попытки уловить смысл – просто строчки расставленных в кажущемся беспорядке слов и фраз:

«Бриони. Скажите Бриони. Скажите ей. Говард. Джеймс. Должен был сказать. Бумага, она в ручье Уильяма. В библиотеке. Эмерсон, ключи. Кошка, там кошка на полу. Карта. Письмо. В ручье».

Здесь запись прерывалась и дальше начиналась с новой строки:

«Скажите Бриони. Моя маленькая Бриони, будь осторожна. Опасность. Я чувствую это. Должен сказать тебе, но нужно быть уверенным. Я говорил ее (неразборчиво). Возможно, мальчик знает. Скажите мальчику. Траст. Положись. Поступить правильно. Благословение».

Я медленно прочитала это вслух, потом взглянула на Вальтера. Наверное, мое лицо выражало разочарование. Он кивнул, отвечая на невысказанный вопрос: