Не трогай кошку - [43]

Вот и случилось, подумала я. Из-за смерти моего отца эта обуза – Эшли-корт – свалилась и на них.

– Но я думала, у Хуаниты куча своих денег. Разве она не одолжит вам на время и не даст отсрочку?

– В том-то и ирония, – без всякой иронии, а только с явным отвращением к необходимости говорить обо всем этом сказал Джеймс, – что основная часть ее денег вложена в какой-то траст, и их трогать нельзя. Эти трасты...

Я промолчала. Тихий вечер показался пустым. Свечение озера погасло. Похолодало, и аромат сирени пропал.

– И вот, – продолжал Джеймс, – отец обратился к вам – узнать, не поможете ли вы.

На этот раз я действительно встревожилась.

– Джеймс, неужели это так серьезно? Ты же знаешь, что мы совершенно на мели.

– Конечно, мы это знали. Но у вас было Эшли.

– Эшли? Но какой толк от Эшли, если его пора заложить! Это величайшая обуза – часть национального достояния.

– В настоящее время – да. Приходится лишь тратиться на его содержание, а доходов никаких, нам это известно. – Его голос стал тусклым. – Но я говорю о трасте Эшли.

– Понятно. То есть за этим вы и обратились к папе? Ликвидировать траст?

– Да.

– Когда это было?

– Первый раз – в ноябре прошлого года. Я не знаю, что он ответил на письмо моего отца, но понимаю: бывает нужно пространство для маневра – ведь, наверное, надо было оставить отцу надежду на согласие.

– Первый раз? Значит, он просил еще?

Джеймс кивнул:

– Недавно он написал опять и пару раз говорил с твоим отцом по телефону. Это было, когда дядя Джонатан находился в Бад-Тёльце. Мой отец не очень напирал, он понимал, что дяде Джону надо отдохнуть, но... Положение становилось отчаянным. В последний раз дядя Джон сказал, что и думать об этом не станет. – Джеймс на мгновение замолк, склонив голову. – Я думал о причинах, почему он так решил, но так до конца и не могу понять. Как ты сама знаешь, в прошлом собственность продавалась, и никто особенно не возражал. Наверное, твой отец настолько поправился, что надеялся сам кое-как содержать поместье. Да и, в конце концов, это твой дом.

– И его. Он любил его. Ты ведь неспроста употребил слово «собственность», Джеймс? Как я поняла, ты говоришь о самом месте, о земле.

– Да. – Он бросил на меня робкий взгляд. – Ты что-нибудь знала об этом?

– Ничего. Конечно, если встанет вопрос о расторжении траста, это не пройдет мимо меня. И мне придется согласиться, ты знаешь. – Я на мгновение задумалась. – А никому не приходило в голову попытаться вывести Хуаниту из ее траста, не касаясь нас? В конце концов, она жена дяди Говарда.

– Да, конечно, пытались. Но ее никак нельзя трогать. Ее доля переходит к детям, а если их не будет, то может быть изъята из траста, лишь когда мачехе исполнится сорок.

– Что ж, не так уж долго ждать.

– Нет. Если бы речь шла о шести месяцах, и то для нас было бы слишком долго.

– Значит, – сказала я, – после смерти папы вы обращаетесь ко мне с просьбой со своей стороны расторгнуть траст.

Он молчал.

– Ты ведь к этому ведешь, не так ли? Вы этого хотите?

– Да, мы хотим этого, – ответил Джеймс.

Пауза.

– А папа приводил какие-нибудь причины, почему он ни в какую не хочет ликвидации траста? – резко спросила я.

– Нет. Он не хотел это обсуждать. А тебе ничего не говорил, не намекал хотя бы?

Покачав головой, в какой-то момент просветления я вдруг поняла, что да, говорил: «Траст. Положись. Делать, как надо». Это была одна из беспокоящих его забот. Остального я пока не знала. И пока не могла ничего предпринимать. Я нашла выход в полуправде:

– Не могу сказать, что говорил. Он мог считать, что ваши денежные затруднения – это ваше личное дело, в которое не стоит никого посвящать, даже меня. Но вообще, конечно, раз или два он упоминал про траст. Помнится, он сказал, что дядя Говард, похоже, пустил корни в Испании и вовсе не питает столь сильных чувств к Эшли, чтобы приехать надзирать за ним. И говорил это не в качестве упрека, с чего бы? Он говорил: «Этого следовало ожидать, но все же жаль». Вот так. Но я знаю, он надеялся, что ты и Эмори можете относиться к Эшли иначе. В конце концов, вы тоже жили здесь вместе с нами. И как вы?

– Ты хочешь, чтобы я ответил за Эмори?

– Если можешь. Помню, ты сказал, что не можешь говорить за него, когда я спросила о его отношениях с Кэти Андерхилл, но его чувства к Эшли ты должен знать. – Я пытливо посмотрела на него. – И мне кажется, в данном случае между вами нет различий. То есть если он думает о женитьбе на Кэти...

– Он бы смог должным образом содержать Эшли? Думаю, да, – сказал Джеймс, – но ясно, что делать этого он не захочет.

За лимонными деревьями часы в церкви пробили полчаса. Бой казался далеким и отстраненным. Отдаленное уханье первой совы возвещало о приходе таинственной ночи.

– А ты? – спросила я. – Нет, Джеймс, все в по рядке. Я все понимаю. Но мне нужно знать правду. Ты сказал, что я должна быть на твоей стороне, и так оно и есть: я на твоей стороне, и ты это знаешь. Мы говорим сейчас не о семье, не о людях, а о кирпиче, растворе и деревьях, которые дороги одному и ничего не значат для другого. Так скажи мне: ты хотел бы владеть Эшли или хотя бы его частью?