Не трогай кошку - [12]

– Да, только четыре. Думаю, они были сняты со связки мистера Андерхилла. Остальным – полным хозяйским набором – несомненно, распоряжался ваш отец. Разве доктор Готхард не вернул вам его вещи?

– Вернул. У папы были с собой ключи, но только от коттеджа и от боковой двери поместья, то есть от кухни, что у Восточного моста. – Я ощутила смутную тревогу. – Если у вас их нет, то кому же он мог их оставить? Одному из моих троюродных братьев?

– Непонятно зачем, – тихо проговорил мистер Эмерсон. – Очень странно.

Он опять задумался, нахмурившись, но вскоре профессиональная маска снова прикрыла его лицо. Он подошел к столу, отпер ящик, вынул маленькую связку ключей и протянул мне.

– Эти ключи, несомненно, должны быть у вас. Я свяжусь с вашим троюродным братом Эмори и выясню, не знает ли он чего-нибудь. Может оказаться, что оба комплекта остались у Андерхиллов или у кого-нибудь из Эшли. И тот, у кого они сейчас, вероятно, отдаст ключи вам, как только узнает, что вы вернулись. А если нет, то, боюсь, вам придется обратиться к Андерхиллам.

– Похоже, что так, – сказала я. – Но ничего, если я войду в дом?

– Разумеется.

– А если я получу ключи, можно оставить их на время у себя?

– Да, конечно. – Он открыл мне дверь. Карие глаза за сверхмодными очками были заботливы и добры. – Мисс Эшли, позвольте мне напомнить вам, что поместье по-прежнему в вашем распоряжении, пока завещание не вступило в силу и владения должным образом не перешли в другие руки.

– Да. Спасибо.

– Что касается ключей, то я не сомневаюсь, этому найдется самое простое объяснение, – проговорил он, жестом предлагая мне выйти.

У меня осталось впечатление, что он сказал это, убеждая не только меня, но и себя, и что в реальной жизни он не любит таинственности и не доверяет ей, как и я.

– Несомненно, – согласилась я и вышла на улицу. Совсем рядом с конторой «Мейер, Мейер и Гарди» находился пешеходный переход. Горел красный свет, и прямо под светофором на краю тротуара сидела черная кошка, очевидно ожидая, когда зажжется зеленый.

– Не достать? – посочувствовала я. – Давай помогу, – и нажала кнопку.

У меня есть теория, что кнопка никогда не оказывает на светофор ни малейшего влияния, его совершенно не касаются нужды пешеходов, но в тот же момент свет переключился на зеленый. Кошка встала и, подняв хвост, зашагала по «зебре». Кошка была черная, как уголь.

– Ты еще можешь мне пригодиться, – сказала я и пошла следом за ней через улицу.

Раздался скрип тормозов. Чуть не выпрыгнув из одежды от неожиданности, я отскочила назад на тротуар. Кошка метнулась на ту сторону и исчезла в двери какого-то магазина. Белый «ягуар» последней модели, оставив на асфальте след от широких покрышек, замер в футе от перехода. Девушка за рулем не взглянула ни на меня, ни на убегающую кошку. Она нетерпеливо смотрела на красный свет светофора, одной рукой похлопывая по баранке, а другой приглаживая длинные темно-русые волосы. Я заметила темные глаза под длинными, чуть ли не в дюйм, накладными ресницами, бледное лицо с мелкими чертами, широкий ненакрашенный рот. В ней было что-то от мопса: это почему-то типично для американцев.

Когда вслед за кошкой я ступила на противоположный тротуар, светофор позади переключился, «ягуар», взревев, влился в поток машин и исчез, ловко вклинившись меж двух автобусов. Что-то заставило меня обернуться. На другой стороне из конторы появился мистер Эмерсон – в котелке, со сложенным зонтиком, вероятно торопясь на деловую встречу. Он тоже остановился, глядя вслед «ягуару», потом заметил меня и что-то крикнул через разделяющий нас поток ревущих машин. Мне показалось: «кошка», но указал он вслед исчезнувшему «ягуару». Я кивнула, помахала ему рукой, улыбнулась и пошла в гостиницу.

ЭШЛИ, 1835 ГОД

На столе рядом со свечой лежали отцовские книги и документы, прижатые стаканом в форме очищенного апельсина. Восковой свет подрагивал в изогнутых дольках, и дюжина крохотных отражений дразнила стройного молодого человека с рыжими волосами, в рубашке с оборками и облегающих панталонах, несколько нелепо и одиноко выглядевшего на фоне богатой и изысканной обстановки в комнате матери.

Он подошел к столу и резким движением разбросал лежащие там бумаги. Потом выдвинул ящик. Изнутри ему с портрета улыбалась мать. Всегда, бывая в павильоне, он прятал его – или прятался от него. Теперь он вынул портрет и долго стоял, глядя на него. Потом с улыбкой поставил на стол, лицом к комнате. Лицом к кровати.

Отцовские бумаги, эти сухие, витиевато написанные короткие стихи, незамеченные, лежали на полу.

ГЛАВА 4

Он, верно, спрятался в тени деревьев...

Любовь его слепа – ей мрак подходит.

У. Шекспир. Ромео и Джульетта. Акт II, сцена 1

Широкие ворота Эшли-корта были, как всегда, открыты.

Я вошла, тихо ступая по замшелой дорожке под лимонными деревьями, и стала подниматься к повороту, откуда был виден дом.

Вечерело, и последние яркие косые лучи, пронзая тонкое кружево решетки ворот, отбрасывали длинные тени вдоль неподстриженных бордюров. Анемоны и бледно-голубые цветы вероники казались брызгами на траве, словно дымчатое стекло, слегка затуманив зелень. Полевые цветы выросли почти по колено, а сквозь пушистые, оттенка щавеля, почки бронзой светились ветки лимонных деревьев. Только что распустившиеся молодые листочки в лучах солнца казались прозрачными, как витражное стекло.