Не той стороною - [142]

Шрифт
Интервал

После этой демонстрации своих прав, не обращая внимания на находившегося под рукой у директора Русакова, он отбыл восвояси.

На несколько дней он снова предался счастливому безделью, продолжая жить в свое удовольствие и ничем не утруждал себя, пока не встретил в доме Фай-манов Льолу в тот самый момент, когда она готова была сделаться женой квартировавшего у Файмана большевика. Эта встреча и сообщение Файмана его разожгли.

Стебун на другой день после объяснений с Льолой с утра хлопотал. Торжествуя от счастья, пошел в губ-ком и нашел того своего знакомца с черностеклярусными глазами, который бился с ним у Клейнера за интересы кооператива. У Бухбиндера теперь был недурной кабинет. Кооператив разбух и имел в каждом районе Москвы по магазину, — торговля гудела, дело ширилось.

Но сам Бухбиндер все так же хлопотал, околачиваясь по канцеляриям хозорганов. Зябко ежился в куртке и пальто. Исподтиха ворочал разрастающимся делом.

Стебун встретил красного торговца возле «Централя», который теперь перешел в собственность кооператива и был заново отремонтирован. Кооперативы занимались усиленным снабжением своих членов дровами, и Бухбиндер шел с подрядчиком и приемщиком дров для проверки договора о дровяных поставках. Увидев разогнавшегося к нему Стебуна, Бухбиндер остановил своих спутников.

Стебун поздоровался.

— У меня к вам просьба, Абрам!

Бухбиндер движением головы задержал своих собеседников, а сам крепче вошел обеими ногами в асфальт, показывая, что для Стебуна готов сделать вес, что потребуется.

— У вас домашняя обстановка в каком-то магазине есть, как будто, я слышал…

— Все, что хотите… Понадобилось? Для Стебуна найдется. В чем дело?

Стебун усмехнулся над самим собой.

— Женюсь, надо кое-что приобрести на первый обзавод… Как устроить это?

— Э, надо хороший кредит! Можно…

Он вынул из кармана книжку служебных записок и карандаш.

— Вы за год рассчитаетесь, если дать вам в долг?

— Рассчитаюсь.

— Серьезно?

— Серьезно.

— Пятьсот рублей кредита хватит?

— Хватит.

— По-моему, тоже хватит, если вы не хотите завести такой хаты, чтобы и канарейка в ней верещала. Вот вам записка в магазин одежный, а другая — в универсальный. Берите что хотите до пятисот рублей. На доброе здоровье той тетеньке, которая влипла с вами в это дело!

— Спасибо, Абрам! — довольно пожал Стебун руку товаришу.

И возвратившись к Льоле, он пошел с ней в магазины. Отсюда он стал переправлять домой покупки, а Льола села на трамвай, чтобы проехать в Главполитпросвет на один-два часа, протолкнуть наиболее неотложные дела, какие были в комиссии.

Стебун остался хозяйничать, но, порастыкав по разным углам доставленные из магазина вещи, не вытерпел тоже и пошел к Главполитпросвету, чтобы дождаться Льолу, когда она выйдет.

Вместе они пришли домой. Не находя места от счастья, разошлись по комнатам. Льола стала убирать ту комнату, которую для нее освободил Стебун, переселившийся снова в помещеньице, где он утихомиривал когда-то соседей стрельбой в потолок.

Так наступил вечер.

Когда комната была приведена в порядок, Льола вскипятила чайник, и оба с кружащимися от неладицы счастливых чувств головами сели за стол.

Но и столу возле них не было места. Радость не терпела чинной неподвижности, и само собой все двигалось возле них.

Стебуну не сиделось. Он вскочил, схватился за телефонную трубку и потребовал Семибабова, намереваясь сразить сенсацией сообщений о своих делах половину Москвы.

— У телефона Семибабов.

— Дядя, ты? Семибабов? — обрадовался Стебун.

— Я.

— Что сейчас делаешь?

— Гм!

— Ну вот, не гмыкай! Сообщаю тебе, что я женился, завел собственный примус и чайник. Жена — не жена, а раздолье. Разводим флирт и хозяйничаем. В глазах чортики, в душе Первое мая. Ура!

— Ура! Стебун, великопостнический факир! Кто же жена?

— Елена Дмитриевна Луговая, отныне Стебун.

— Ура! В воскресенье зови в гости.

— Приходь.

Затем звонок Юсакову.

Юсаков и сам просигнализировал по телефону в ответ «ура», и затем его жена проверенчала что-то вроде нескольких аккордов «Интернационала».

Потом — Резцовой.

Смеясь, Стебун и Льола снова сели к брошенному было чайнику. Но только что Стебун всерьез приспособился к стакану, как к двери кто-то подошел, и в комнату постучали.

Стебун и Льола переглянулись недоуменно. Не понимая, кто мог притти к нему, Стебун открыл дверь и остановился перед двумя мужчинами, появление которых показалось ему тем более непонятным, что он не сразу их узнал.

— Можно? — спросил один из них, обрюзгший барин в белой фуражке, указывая внутрь комнаты.

Немного растерянно Стебун посторонился, чтобы дать незваным гостям дорогу, и только теперь вдруг, насторожившись, узнал в одном из них коменданта, с которым говорил когда-то в «Централе», а в другом — какое-то забытое, но встречавшееся прежде лицо.

Вперившаяся в гостей Льола пробежала взглядом по первому и второму гостю и вдруг затрепетала.

— Ах! — вырвалось у Льолы, словно у нее из-под ног вдруг ушла земля.

Она поднялась, увидев Придорова. Сама себе не веря, узнала во втором мужчине своего первого мужа.

Явившиеся вошли, не сказав «здравствуйте». Придоров остановился с самоуверенным видом перед Стебуном, Луговой — убито и с мучительной, всего ожидающей безучастностью замер у дверей.


Рекомендуем почитать
Потомкам нашим не понять, что мы когда-то пережили

Настоящая монография представляет собой биографическое исследование двух древних родов Ярославской области – Добронравиных и Головщиковых, породнившихся в 1898 году. Старая семейная фотография начала ХХ века, бережно хранимая потомками, вызвала у автора неподдельный интерес и желание узнать о жизненном пути изображённых на ней людей. Летопись удивительных, а иногда и трагических судеб разворачивается на фоне исторических событий Ярославского края на протяжении трёх столетий. В книгу вошли многочисленные архивные и печатные материалы, воспоминания родственников, фотографии, а также родословные схемы.


Письма к Луцию. Об оружии и эросе

Сборник писем к одному из наиболее выдающихся деятелей поздней Римской республики Луцию Лицинию Лукуллу представляет собой своего рода эпистолярный роман, действия происходят на фоне таких ярких событий конца 70-х годов I века до н. э., как восстание Спартака, скандальное правление Гая Верреса на Сицилии и третья Митридатова война. Автор обращается к событиям предшествующих десятилетий и к целому ряду явлений жизни античного мира (в особенности культурной). Сборник публикуется под условным названием «Об оружии и эросе», которое указывает на принцип подборки писем и их основную тематику — исследование о гладиаторском искусстве и рассуждения об эросе.


Полководец

Книга рассказывает о выдающемся советском полководце, активном участнике гражданской и Великой Отечественной войн Маршале Советского Союза Иване Степановиче Коневе.


Верёвка

Он стоит под кривым деревом на Поле Горшечника, вяжет узел и перебирает свои дни жизни и деяния. О ком думает, о чем вспоминает тот, чьё имя на две тысячи лет стало клеймом предательства?


Сулла

Исторические романы Георгия Гулиа составляют своеобразную трилогию, хотя они и охватывают разные эпохи, разные государства, судьбы разных людей. В романах рассказывается о поре рабовладельчества, о распрях в среде господствующей аристократии, о положении народных масс, о культуре и быте народов, оставивших глубокий след в мировой истории.В романе «Сулла» создан образ римского диктатора, жившего в I веке до н. э.


Павел Первый

Кем был император Павел Первый – бездушным самодуром или просвещенным реформатором, новым Петром Великим или всего лишь карикатурой на него?Страдая манией величия и не имея силы воли и желания контролировать свои сумасбродные поступки, он находил удовлетворение в незаслуженных наказаниях и столь же незаслуженных поощрениях.Абсурдность его идей чуть не поставила страну на грань хаоса, а трагический конец сделал этого монарха навсегда непонятым героем исторической драмы.Известный французский писатель Ари Труая пытается разобраться в противоречивой судьбе российского монарха и предлагает свой версию событий, повлиявших на ход отечественной истории.