Не только о велоспорте: мое возвращение к жизни - [84]

На спуске с Монженевр Иван Готти и Фернандо Эскартин рискнули уйти в отрыв на развороте и выиграли 25 секунд. Я бросился в погоню во второй группе из пяти гонщиков.

Мы вышли на последний отрезок, длинный и тяжелый 30-километровый подъем, который тянулся до самого Сестриера. Каждый из нас просидел на велосипеде по пять с половиной часов, и все боролись из последних сил. С этого момента главным стал вопрос, кто сломается, а кто нет.

За 8 километров до финиша я отставал от лидеров на 32 секунды и застрял во второй группе из пяти гонщиков, которые упорно крутили педали в гору. Все остальные были признанными горняками, выходцами из разных стран, а самым лучшим из них был швейцарец Цулле, массивный и неутомимый детина, постоянно наступающий мне на пятки.

Пришла моя очередь уходить в отрыв.

На небольшом повороте я перестроился ближе к внутреннему краю дороги, встал на педалях и ускорился. Мой велосипед как будто прыгнул вперед. Я чуть не въехал в спины мотоциклистов эскорта.

Наблюдавший за мной из технички Йохан с удивлением сказал: «Лэнс, есть просвет». И, помолчав, добавил: «Три метра».

Йохан проверил показания моего пульса по компьютерному датчику и увидел, с какой силой я работал, как сильно напряглось мое тело. Мой пульс поднялся до 180, но я не чувствовал усталости. Мне казалось, что я мчусь по ровной дороге, не испытывая никакого дискомфорта.

Он сказал: «Лэнс, просвет увеличивается».

Я буквально разрывал пространство перед собой.

За один километр я наверстал 21 секунду. Теперь отставание от лидеров составляло всего 11 секунд. Странно, но я все еще ничего не чувствовал. Я ехал… не прилагая усилий.

Шедшие впереди Эскартин и Готти начали оборачиваться. Я продолжал быстро сокращать разрыв. Я поравнялся с задним колесом Эскартина. Он повернул голову и недоверчиво взглянул на меня. Готти попытался увеличить скорость. Я обошел его и поравнялся с Эскартином.

Я еще немного поднажал, чуть-чуть увеличив темп. Я их испытывал, пытаясь определить состояние, настроение и возможную реакцию соперников.

Я вышел чуть-чуть вперед, ожидая, что будет. Я хотел проверить, насколько они устали.

Реакции не последовало.

— Ты впереди на корпус, — сообщил Йохан.

Я ускорился еще больше.

— Просвет в три корпуса, четыре корпуса, пять.

Йохан сделал паузу, а затем сказал как бы мимоходом: «Почему бы тебе не прибавить еще немного?»

Я прибавил.

— Двенадцать метров, — сказал он.

Когда ты увеличиваешь просвет, а твои соперники не реагируют, это о чем-то говорит. У них больше нет сил. А когда у них нет сил, ты делаешь с ними, что хочешь.

До финиша оставалось чуть больше 6 километров. Я жал на педали.

— Ты выигрываешь 30 секунд, — сообщил Йохан. Его голос явно повеселел.

У меня в ухе продолжал раздаваться голос Йохана, который комментировал мой прогресс. Теперь он сообщил, что Цулле бросился за мной вдогонку — Цулле, всегда этот Цулле.

— А знаешь, ведь я еще только собираюсь делать рывок, — сказал я в свой микрофон. — Я им покажу, кто чего стоит.

В номере итальянской гостиницы Кик сидела, не сводя глаз с телеэкрана. Когда я поднялся с седла и рванул вперед, она вскочила с кресла: «Давай, жми!»

Немного позже в тот же день моя мать, сидя дома в Плано, смотрела трансляцию в записи. Из-за разницы в часовых поясах она еще не знала, чем все закончилось. «Только посмотрите! — закричала она. — Как он рванул! Он их обошел!»

Я жал на педали так, что велосипед мотался подо мной из стороны в сторону, а плечи от усталости начали двигаться вверх-вниз вместе с ногами. Я ощутил, как нарастает изнеможение, и уже всем телом старался толкать велосипед вперед. Отчаянно пытаясь вдохнуть хоть немного лишнего воздуха, я раздувал ноздри и оскаливал зубы.

До финиша было еще далеко, и я боялся, что Цулле меня достанет. Но все же мне удавалось удерживать ритм.

Я оглянулся через плечо, почти ожидая увидеть Цулле у себя на колесе.

Там никого не было.

Я снова посмотрел вперед. Теперь я уже мог разглядеть линию финиша — до самого конца пути дорога шла на подъем. Я устремился к вершине холма.

Думал ли я о раке, когда преодолевал те последние сотни метров? Нет. Сказать так было бы неправдой. Но мне кажется, что моими действиями, прямо или косвенно, управляли все события последних двух лет: борьба с раком, неверие других спортсменов в возможность моего возвращения, все, через что мне пришлось пройти, все, что накопилось и отложилось в глубине души. То ли все это заставило меня двигаться быстрее, то ли помешало им выложиться и догнать меня, я не знаю.

Продолжая взбираться на подъем, я чувствовал боль во всем теле, но испытывал огромное ликование от того, что смог сделать с этим телом. Крутить педали из последних сил тяжело. Но это совсем не то, что лежать на больничной койке с торчащим из груди катетером, когда твои вены сжигает платина и когда тебя выворачивает наизнанку 24 часа в сутки пять дней в неделю.

Я пересек финиш с поднятыми вверх руками высоко поднятой головой.

А потом я закрыл ладонями лицо, не в силах поверить в победу.

Моя жена сидела напротив телевизора в своем гостиничном номере в Италии и плакала.

Позднее в тот же день в Индианаполисе Хэйни, весь персонал медицинского центра, и все пациенты в палате побросали все свои дела, чтобы посмотреть по телевизору записанный репортаж.