Не там проснулся - [3]
— Ну и приснится же… — пробормотал Иван и уцепился за табуретку, поднимаясь. — Не, нах этого Курицына, где он там, в ведро его, в ведро! Где он, мерзавец? — Концов пробрался в спальню и, кряхтя, склонил мужественный торс к полу у кровати: принялся длинными пальцами шарить в темном углу, искать поганую книжку. — Сейчас мы его… Ага!
Ну точно — Курицын. Про матадора и все такое. Там еще ихние космонавты наших в гэобразной позиции прямо в скафандрах… Нет, ну вообще-то смешно, да-да, чистый постмодернизм, кондовый, домотканый, наш. Курицына кто ж обидит? Курицын говна не напишет. Так, может, не выкидывать? Мало ли чего приснится… Нет-нет, выкинуть-выкинуть! Такие глюки после него, будто грибов нажрался.
Концов извлек книжку на свет божий, перевернул лицом к себе…
«Вячеслав Курицын. Мой Пушкин»…
И ниже: «Модный журналист Курицын сделал всех на их же собственном поле, он показал и доказал, что нельзя знать про Пушкина слишком много или слишком мало, а главное — нельзя знать про Пушкина всего…»
Концов почувствовал, как холодный, мерзкий, противный пот сызнова струится по лбу.
Вчера! Тут! Был! «Матадор на Луне»!!!
Пушкин…
Видный критик Концов обессиленно опустился на разворошенную кровать и уставился на обложку.
Ладно. Предположим, я вчера съел чего-нибудь такого. Сволочи из «Кампомоса» подложили дерьмо какое-нибудь в колбасу, а сказали — сыр. Нажрался я этого сыра, и с утра у меня крыша поехала. Вижу фигню всякую, дворцы культуры и прочую хрень. Вон и Курицын — а туда же: мой Пушкин. Да… Хорошо, предположим. Значит, что? Значит — надо к людям! Люди увидят, что я какой-то не такой, и скажут: ну ты совсем рехнулся, мужик, у тебя, брат, не все дома. Люди — они подтвердят, они такие. Народ не даст соврать.
Надо сказать, что у видного критика Ивана Концова слова практически не расходились с делом. Концов был человек поступка. Поступка решительного и смелого. Он сам выстроил себя из совершенно никого, из простого, можно сказать, деревенского паренька с рабочей окраины, сам привил себе вкус к высокому, а уж потом и к постмодернизму, и если ниспровергал кого за бездарные писания, то решительно, бесповоротно и до конца. Не родился еще такой русскоязычный сочинитель, которого Концов бы не спихнул с прозреваемого пьедестала — уж коли за то взялся. Концову только дай, за глаза говорили знакомые. Редкий он человек, Иван Концов, эх, мало, по-настоящему мало еще у нас таких, как он.
Так и здесь: раз решил — кремень. Ноги в джинсы, руки в плащ, кепку на голову и вперед — к людям. К народу. Народ правду видит. Народ нутром чует.
Первые шаги за пределами родного подъезда давались Концову нелегко. Боязно было видному критику: а ну как кто из-за угла выскочит да и заорет что-нибудь про многотомные комментарии к записным книжкам Цветаевой или, не дай бог, выяснится, что посередь Москвы устроили заповедник «Тихий Дон» в натуральную величину. Глюки — они и есть глюки глюкавые. Рехнуться недолго.
Но нет, ничего, обошлось. Народ вокруг смирно спешил по своим делам, транспорт опять же исправно ездил туда и сюда, все выглядело привычно-обычно, ларьки у метро…
— А что, — подошел на пробу с вопросом Концов к румяному молодцу в аккуратной бороде, дежурившему рядом с заваленным книгами широким лотком, — нет ли чего из хороших, настоящих книжечек, ну там, «Больше Бена» или, скажем, «Низшего пилотажа»?
— Какого-какого пилотажа? — искренне заинтересовался торговец. — Если вам про авиацию, то вот есть про Талалихина подарочное издание, только с утра привезли пять штук, может, вы про эту? Или вот — «Пушкин в стратосфере». В коробочке и с тремя дивиди. Дорого, конечно, зато какая книга! Интерактивный Пушкин…
— Нет-нет, — безнадежным жестом остановил его Концов, — не надо интерактивного… — Пристально оглядел золоченые корешки солидных томов собраний сочинений и, заметив недоумение на лице румяного, срывающимся от отчаяния голосом подпустил туману: — А что, как там… дворец Булгакова, это… открыли? Вы… не знаете?
— А как же! — заулыбался торговец. — В лучшем виде! Президент был, Лужков, Селезнев, Жириновский… Да куда же вы?
Домой Концов возвратился крупной рысью. Сердце билось с перебоями, но видный критик, превозмогая пошлую немощь, единым духом взлетел к себе на пятый этаж и, лишь захлопнув дверь и прижавшись к ней спиной, позволил себе отдышаться.
— Талалихин… — бормотал он, закатив очи. — Пушкин… в стратосфере… Да у него даже Акунина нет ни одного! А Никитин?! Где Никитин? Куда делся?!.
Мир сошел с ума.
Концов, яростно сбросив плащ, ринулся к своим книжным полкам, стал хватать тома трясущимися руками.
— Ну пожалуйста… Ну хоть какая-нибудь Марини-на… Или Дашкова… Я же помню, было! Вот тут, за альбомом Дали прятал… Ну хоть листочек! Хоть что-то!
Но лишь ненавистная глазу великого критика мировая классика, такая простая и на раз понятная, во всех мыслимых и немыслимых обличиях сыпалась с полок, а посреди комнаты застыло, распластанное, роскошное издание Марка Шагала, раскрывшееся по злой прихоти судьбы на малоизвестной картине «Чехов в красном».
Но Иван Концов, как вы помните, был человек слова, стремительно переходящего в дело. И когда сумерки легли на город бледный, и утих весенний птичий гомон, и вдали стали так редки звуки автомобильных рожков победных, он, перекопав всю свою небольшую холостяцкую квартирку, нашел-таки на антресолях, в дальнем углу, траченный временем и забвением одинокий томик в потускневшей обложке, изображавшей выходящего из моря говна закованного в причудливую броню рыцаря с офигенной рыцарской принадлежностью в руках; томик, покрытый многолетней пылью и стародавней паутиной; томик, давно расставшийся со многими страницами; томик, каким-то невероятным чудом завалившийся между двумя потертыми чемоданами со старым и уже ненужным барахлом; томик — на обложке которого было написано: «Череп в голове».
Костя Чижиков с компанией наконец-то вырвались из Древнего Китая, оставив императора Цинь Ши-хуана с носом, но без могущественного Зеркала. Теперь они там, куда так стремились — в современной столице современной Поднебесной. Вот только загадок в нынешнем Китае оказывается ничуть не меньше. Костю Чижикова, впервые приехавшего в Пекин, преследуют невесть откуда взявшиеся знакомые; великий китаевед Федор Сумкин пробует себя в роли коллеги Джеймса Бонда; Ника, девочка из будущего, вообще куда-то исчезла, зато появился Ден Сяо-пин.
Полицейский инспектор Дэдлиб не оставляет попыток разгадать, кто же (какое лицо или группа лиц и в чем состоит их преступный умысел?) скрывается за торговой маркой «И Пэн». На сей раз ему приходится действовать в глубоком подполье – одному, безо всякой опоры на полицию и армию города Тумпстауна. Жизнь не без добрых людей, и у инспектора появляются помощники – придурковатая хакерша Жужу Цуцулькевич и славный своей мудротой яурэй Поликарпыч. Но хлопот от них не меньше, чем помощи…
Мэгги Мэй осталась сиротой после того, как ее родители погибли в космической катастрофе. Мэй связалась с компанией терра-хиппи и путешествовала в поисках приключений до тех пор, пока ее не арестовали с наркотиками. И светила бы ей каторга на Плутоне, если бы ее не взял на поруки дядя Джейсон, который собрался в качестве колониста на планету Клондайк. Впрочем, до Клондайка Джейсон и Мэгги так и не долетели.© kkk72.
Приключения доблестного полицейского инспектора Сэмивэла Дэдлиба продолжаются – и самым занимательным образом. Волею шерифа, а также природной склонностью к искоренению злодеев и утверждению (кулачно-прикладным образом) добра и справедливости Дэдлиб оказывается в дремучем королевстве Сарти, которым правит доблестный король Мандухай Первый, только свергнувший невесть какого по счету короля Стагнация. И таковы нравы в этих захудалых местах, что Дэдлибу хочется искоренить цвет местного дворянства – со всеми его конями, и он с превеликим трудом сдерживается, а все потому, что задание его куда сложнее, нежели парочка разгромленных кабаков и несколько оскорбленных в естестве дворян.
Приключения еще одного полицейского инспектора? А почему бы и нет? Если это инспектор Сэмивэл Дэдлиб – человек иронический, склонный к пиву и ношению оружия, к тому же неустанный борец за демократию в городе Тумпстаун и окрестности. Правда, демократия в Тумпстауне весьма специфического свойства, да и сам городок выглядит на современной карте довольно подозрительно, точнее – никак не выглядит. Потому что его там нет. Но в романе «Пластилиновая жизнь» город существует, населен и полон жизни и разнообразных жизненных коллизий, как то: драки, погони, всемерная и успешная борьба с преступностью, сращивание политических партий и мафиозных группировок и тайные злоумышления неизвестных злодеев, наполнивших город и окрестности товарами со странной торговой маркой – «И Пэн»…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
При пении Милицы Кориус, при исполнении ею сказок Венского леса её сильному и звонкому голосу стал вторить в кустах один соловей, затем в листве отозвался второй соловей. Когда голос ее рассыпался бисерным каскадом, два соловья пели вместе с ней в терцию и в кварту.
…Европа 1937. Герцог Виндзорский планирует визит в Германию. В Рейхе назревает конфликт между Гиммлером и высшими чинами Вермахта. Отельный воришка Хорст Локенштейн по прозвищу Локи надеется вытащить бриллианты из сейфа, но ему делают предложение, от которого нельзя отказаться. Надеешься выжить – представь, что ты король. Леди Палладии Сомерсет осталось жить не больше года, ей надо успеть многое. Главное – выполнить поручение дядюшки Винни. Без остановок, без пощады, без раскаяния. Как подобает солдату Его Величества. Британский лев на охоте, смертоносные снаряды в подвале, пуля в затылок.
…Европа 1937 год. Муссолини мечтает о Великой Латинской Империи. Рейх продолжает сотрудничать с государством Клеменцией и осваивает новые технологии. Диверсант Николас Таубе очень любит летать, а еще мечтает отомстить за отца, репрессированного красного командира. Он лучший из лучших, и ему намекают, что такой шанс скоро представится. Следующая командировка – в Россию. Сценарист Алессандро Скалетта ди Руффо отправляется в ссылку в Матеру. Ему предстоит освоиться в пещерном городе, где еще живы старинные традиции, предрассудки и призраки, и завершить начатый сценарий. Двое танцуют танго под облаками, шелестят шаги женщины в белом, отступать поздно.
…Европа, 1937 год. Война в Испании затихла, но напряжение нарастает, грозя взрывом в Трансильвании. В Берлине клеймят художников-дегенератов, а в небе парит Ночной Орел, за которым безуспешно охотятся все спецслужбы Рейха. Король и Шут, баварцы-эмигранты, под чужими именами пробираются на Родину, чтобы противостоять нацистскому режиму. Вся их армия – два человека. Никто им не поможет. Матильда Шапталь, художница и эксперт, возглавляет экспедицию, чтобы отобрать лучшие картины французских экспрессионистов и организовать свою выставку в пику нацистам.