Не так давно - [69]

Рассвет застал нас на Большой Рудине. Возле заброшенного пограничного поста не было никаких следов. Дождь смыл даже следы домашних животных, а наша одежда так напиталась влагой, что стала тяжелой, как железо. Мы отыскали местечко поукромнее и развели костер. Обнаружили неподалеку и родничок. Тучи ползли на запад. За ними открывалось небо — чистое и свежее, как лицо девушки. Выглянуло и долгожданное солнышко.

— Вот оно, вот оно! — крикнул Ванчо с нарочито цыганским акцентом.

— Кто? — спросил Велко.

— Да солнышко — мамка и папаша родный мой!

Ванчо рассмешил всех. Он здорово умел изображать цыганенка и всегда вызывал дружный смех. Для нас такие веселые, жизнерадостные ребята, как выросший среди цыган Ванчо, были просто находкой.

К полудню, когда одежда наша подсохла, мы перебрались поглубже в лес. Тут Стефан преподал первый урок по овладению боевым оружием, а затем каждый произвел по два выстрела. Это еще больше подняло настроение молодежи, все приободрились, заговорили о предстоящих боях.

К вечеру мы отправились в махалу Тодоровцы. Тут мы застали Васо Смаевича и Милована. Они уже слышали про наши дела в Трынской околии и с нетерпением дожидались нас, а когда увидели, что ряды наши умножились, — обрадовались еще больше. Теперь Трынский отряд мог отвлечь на себя уже значительные полицейские силы, которые были бы брошены против югославов.

— Пошли в лес — там наш дом, — предложил Смаевич, — а сюда каждую минуту может нагрянуть полиция.

Мы отправились в ближайший лес. Тут мы со Смаевичем договорились о необходимости совместной борьбы против общего врага — фашизма — и о помощи, которую необходимо оказывать друг другу.

Когда мы возвращались в Трынскую околию, Стефан рассказал, как он с Йовой Рашичем пытались захватить Петра Георгиева из Слишовцев. Георгиев был архивариусом околийского управления и причинил немало зла мне и другим коммунистам в селах околии, о чем знал Стефан.

С Петруном — как называли Георгиева в селе — мы были соседями и не раз приходили ему на помощь. Но он с этим не считался и как верный полиции человек всячески стремился упрятать меня в каталажку.

В 1935 году в одном из соседних сел передовая молодежь распространяла листовки антифашистского содержания. Полиция арестовала по подозрению нескольких человек, но несмотря на жестокие побои, они не выдали организации. Наш сосед вместо того, чтобы помочь им выбраться из беды, настаивал на том, чтобы, они сказали, будто листовки эти получили от меня, хотя он никоим образом не мог знать, соответствует это признание истине или нет.

Когда позднее я узнал об этом и изобличил его, он ответил:

— Провалиться мне на этом месте, Славчо, ведь я был уверен, что это ты дал им листовки.

Лакейское угодничество архивариуса проявилось и во время парламентских выборов весной 1938 года. В Трынской околии кандидатом Народного фронта, в который входила и Рабочая партия, был «земледелец» Иосиф Восковарджиев — честный, близкий коммунистической идеологии человек. Фашистские власти приняли все меры, чтобы помешать Народному фронту участвовать в предвыборной кампании, и с этой целью села были наводнены полицейскими — в мундирах и в штатском. Архивариус попал в Слишовцы. Я продолжал жить там у своего деда и по заданию городского партийного руководства вел работу в селах Слишовцы, Реяновцы, Бохова и Цигриловцы. В день выборов еще до рассвета я обошел некоторых избирателей в своем селе, а немного позднее отправился в Цигриловцы, где находилась моя избирательная секция. Только миновал я постоялый двор на Слишовском кургане, как позади послышался треск мотоцикла. Я обернулся и увидел начальника околийской полиции. Сопровождавшие его полицейские задержали меня, обыскали, конфисковали бюллетени кандидата Народного фронта и хотели сразу же увезти меня в Трын. Я категорически возражал против этого и отправился с ними пешком, рассчитывая, что возле постоялого двора я в присутствии крестьян смогу громогласно выразить свой протест, тогда полиция будет вынуждена допустить меня к выборам. Так все и произошло.

— Раз так, — сказал полицейский начальник, — пошли на постоялый двор — подпишешь акт и явишься завтра в околийское управление. А сегодня будешь под домашним арестом.

Только я переступил порог постоялого двора, как откуда ни возьмись влетел запыхавшийся Георгиев.

— И чего это тебя сон не берет! — накинулся он на меня в присутствии начальника полиции. — Еще затемно забегал по селу!

За эти и многие другие гадости стоило с ним рассчитаться, и именно поэтому Стефан и Рашич им занялись. Но архивариус был тертый калач — знал, что творил людям и не казал носа в родное село.

* * *

Все три девушки и двое парней — Велко и Ванчо — остались у югославских партизан. Они должны были научиться владеть оружием, а мы в это время занялись кое-какими организационными делами. Во-первых, надо было раздобыть хоть немного оружия, во-вторых, укрепить некоторые связи, вырыть одну-две землянки, чтобы держать в них небольшой запас продуктов, — можно было ожидать, что в скором времени к нам придут и другие подпольщики — и, наконец, подготовить нападение на главановские постоялые дворы, где находилось общинное управление, полицейский участок и сыроварня. Эту акцию мы собирались провести совместно с югославскими партизанами.