Не так давно - [179]

Через несколько минут архивные документы охватило пламя. К небу взвились огненные языки. Из Брезника выехала полиция, но пока она добралась до села, партизаны успели далеко уйти. С ними, гордые и возбужденные успехом операции, шли шесть новых партизан — Владо Захариев, Костадин Николов, Асен Алексов, Благой Симов, Иван Евтимов и Любчо Иванов.

Успешно закончилась операция и в Ярославцах. Момчил и Крыстьо разоружили сельскую стражу, созвали девять человек новых партизан и отправились к пункту сбора. В колонне, на небольшом расстоянии от Момчила, семенили ремсистки Станка и Магда, а недалеко от них — брат Станки Иван, Борис Антов, Марин, Стойчо, Станимир, Димитр, Цанко и самый старый партизан в селе Крыстьо Пырванов. Он спешил за воодушевленными молодыми партизанами и от радости чувствовал себя на седьмом небе. Самым сокровенным его желанием было то, чтобы группа самым скорейшим образом переросла в Брезникский отряд, который, как и Трынский, будет поднимать население на справедливую борьбу.

Подле Кривоносского монастыря с каждой минутой становилось все оживленней и веселей. Одна за другой прибывали группы партизан, бросались друг к другу, собирались кучками. Новички были нетерпеливы и с интересом заводили разговоры с товарищами из соседних сел, а старики торопились похвалиться, кто привел больше всего новых партизан.

Как малое дитя, радовался и бай Пешо. Он ходил от одной группы к другой, не уставая восхищаться и радоваться всему происходящему, обнимал Тодора, Златана и Момчила и при этом приговаривал:

— Вот какой наш народ. Видите! Только за одну ночь — двадцать четыре новых партизана. Завтра фашисты сбесятся от злости, ну и пусть бесятся, все равно их восемнадцать карабинов останутся в наших руках. Не правда ли, чудесно?

Тут он обнял и горячо расцеловал оказавшегося перед ним Тодора Младенова.

Было чему неудержимо радоваться нашему сердечному баю Пешо. Этот успех во многом зависел от него, как партийного руководителя.

Перед тем как тронуться в путь, бай Пешо собрал всех новых партизан, сказал им несколько теплых и ободряющих слов, объяснил им правила движения в колонне, назначил в передовое охранение старых партизан Златана и Крыстьо, а сам остался в середине колонны. Хотя он и устал от длинного пути, но все время настаивал, чтобы отряд шел быстрее. Нужно было как можно раньше преодолеть крутые склоны голого и каменистого Любаша, чтобы к вечеру добраться до сборного пункта в селе Эрул.

Наши правила движения требовали, чтобы во время походов и переходов не было никаких разговоров. Все должны сохранять тишину и быть начеку, потому что враг мог появиться и открыть стрельбу в любой момент. Бай Пешо и в этом отношении служил примером. Несмотря на свой обычно общительный характер, сейчас он шел молча. А молчание, как и обостренная бдительность, неминуемо приводят к внутреннему мысленному разговору с близкими, друзьями… На этот раз он как бы оторвался на миг от колонны и перенесся в свою бедную софийскую квартиру, где остались его худенький черноглазый Орльо и темноволосая Светла, грезившая сказочными снами. Они были такими, как и год назад, когда он их видел последний раз. Орльо — такой же невысокий, но энергичный, с жесткими, как щетина, волосами, а глаза у него живые и умные. Они смотрят на отца и, кажется, укоряют его за продолжительное отсутствие. А смуглая Светла, с мечтательными глазами, ростом уже догнавшая мать, только улыбается. А вдруг она тоже сейчас видит его и во сне радуется встрече и тому, что они уже никогда не расстанутся.

«Как вы там, дорогие мои птенцы, трудно ли вам без отца?» — прошептал он.

«Трудно, папочка! — всхлипнул Орльо. — Без тебя мы, как без крыльев. На улице дети бьют нас, запугивают своими отцами, а мы не смеем сказать им, что и у нас есть отец. Теперь ты никуда не уйдешь, правда?»

Тяжелый комок подкатился к горлу, и он, устыдившись собственной слабости, покачал головой.

«Смотри ты, — укорил он себя, — как легко можно распуститься: только подумал, а нежность уже превращается в слезы».

Бай Пешо часто вспоминал Орльо и Светлу. Они были и его радостью, и его грустью.

— Если останусь жив, — говорил он, — они будут моей радостью в жизни, ну а если погибну — пусть знают, что их отец достойно выполнил свой долг перед партией и народом. Это их обяжет быть честными гражданами и трудиться так, как трудился я.

Когда колонна новобранцев приблизилась к Эрулу, мы с Георгием Настевым и Стилияном Пешевым, которых я дождался в Раснике, отправились к баю Василу. Георгий Настев был студентом-медиком, а Стилиян — студентом-юристом. Я знал обоих. С Георгием познакомился примерно год назад, когда я тоже пытался поступить в университет, а со Стилияном — в камере Дирекции полиции, где мы провели несколько дней в марте 1942 года.

Бай Васил сильно заинтриговал нас своим рассказом о соседке Эвге: как она изменилась, была плохой — стала хорошей.

Старая Эвга — состоятельная по сравнению с другими крестьянами села женщина — жила по соседству с баем Василом. Дом ее стоял выше всех в махале. Из-за какой-то собственнической мании она постоянно враждовала то с дедом Станко, то с баем Василом. Известная своей скупостью, она никому не давала в долг, а уж если приходилось давать, то старалась получить обратно с лихвой. Зажиточная крестьянка, она поддерживала фашистскую власть и не однажды стращала бая Васила, что донесет в полицию о том, что он принимает дома партизан, и его дом сожгут.