Не так давно - [136]

Прошла полночь. На улицах смолк шум. Луна катилась по прозрачному куполу неба. Звезды стали бледнее, жена Гошо, облокотившись на широкую спинку деревянной кровати, плакала и говорила сама себе:

— Неужели я не заслужила хоть каплю уважения? Что его тянет в эту проклятую корчму, почему сбежал из дома? Теперь сидит там, пьет, вернется пьяным, начнет кричать, и детей, и соседей разбудит.

Я слушал, как женщина изливала свою скорбь, и вспоминал жизнь своей матери. И мой отец был таким. Но сейчас мне трудно было принять чью-то сторону. Я плохо знал Гошо и его жену. Мне трудно было судить об их отношениях. Но одно для меня было ясно: Георгий не должен был уходить из дома, раз у него находился подпольщик, а он оказался больше чем легкомысленным. За такой поступок он должен получить заслуженное порицание.

Начало светать. Улицы оживали. Люди, встретив Новый год, возвращались по домам. Как всегда, последними, с песнями и бранью, возвращались пьяницы. Теперь наше ожидание переросло в тревогу, мы смотрели на дверь в надежде увидеть входящего Гошо.

Напрасно. Его не было на улице среди пьяниц, не было и в корчме. Он был арестован и сейчас оправдывался перед полицией, что не он, а кто-то другой был причиной кабацкой драки. Я не дождался его. Узнав, что он арестован, я сразу же оставил его дом. Кто знает, что может прийти в голову пьяному человеку. За этот эпизод мне удалось побранить его только три месяца спустя.

* * *

Гочо Гопин родом из Трына. Адвокат по профессии, он пользовался большой популярностью у трынчан не только потому, что защищал их интересы в суде, но и потому, что был одним из старейших и активных коммунистов околии. Много раз партия выставляла его кандидатуру в Народное Собрание, много раз полиция высылала его. Он работал не только в софийской партийной организации. В 1940 году на товарища Гопина была возложена ответственность за работу среди строителей в Трынской околии, и ему часто приходилось посещать их нелегальные собрания.

Вернувшись из фашистского лагеря, он сказал мне, что непременно придет в отряд, и мы даже условились о дате, когда он должен явиться в Трын. Все ожидали с большим нетерпением его прихода.

Встретился я и с Георгием Григоровым, бывшим секретарем околийского комитета в Трыне. За последние несколько лет нам не доводилось видеться, но он остался таким же — матовое лицо с чуть желтоватым оттенком, причесанные на пробор волосы, та же, не то хитрая, не то наивная улыбка.

О положении в Трынской околии и в отряде мы с ним не говорили, я считал, что ему лучше узнать обо всем на месте, в отряде. Он был третьим человеком в группе, которая должна была следовать за мной шестого января. Место встречи было там же, где перед этим я назначил встречу Цеце Тодоровой и Горазду Димитрову, которых мне передал Здравко Георгиев.

Если Горазд — брат Лиляны Димитровой — в темноте казался очень худым и высоким, то смуглолицая Цеца была совсем малюткой. С детства зарабатывая кусок хлеба, она была измучена работой, но рабочая среда и труд выработали в ней черты благородства и сознательности. Работая на фабрике, она одновременно руководила сектором организации РМС квартала Сахарная фабрика, где хорошо знали молодежного активиста Страхила.

Сначала она произвела на меня удручающее впечатление. Мне казалось, она упадет от усталости еще на втором километре нашего пути.

Я вынужден был сказать:

— Девушка, у нас много придется ходить — каждую ночь по двадцати-тридцати километров. Подумайте лучше, не пришлось бы нам оставить вас где-нибудь.

— Вы не смотрите, что я маленькая, я выносливая, вот увидите.

— Насколько вы выносливая, не знаю, потому и говорю вам — подумайте лучше.

— Не бойтесь, товарищ, я выдержу, я родом из деревни, — убеждала она меня, — а уж если умру, пусть на пути в отряд.

Она всеми силами старалась показать, что на все готова, и глаза ее выражали тревогу. Смотрел я, смотрел на нее и почувствовал жалость.

— Хорошо, шестого вечером будьте готовы — время сообщу дополнительно, — сказал я. И чтобы окончательно развеять ее сомнения, достал из кармана яйцевидную гранату и осторожно, чтобы не заметил кто из прохожих, сунул ей в руки.

Девушка засияла от счастья. Ее цыганские глаза сверкнули, и она весело побежала к дому. Граната казалась ей верным доказательством того, что она обязательно будет в отряде.

Последние дни 1943 и первые дни нового, 1944 года, когда я был в Софии, внешне город жил нормальной жизнью. Учреждения и транспорт работали. На улицах было оживленно, перед кинотеатрами толпились празднично одетые люди, собравшиеся посмотреть последние немецкие фильмы. Частые походы в Софию отрывали меня от моей непосредственной работы в отряде. Поэтому я организовал свою работу так, чтобы бывать в Софии в исключительных случаях, когда партийное и военное руководство хотело возложить лично на меня какую-нибудь задачу. Для всяких других дел были назначены специальные курьеры, которые должны были являться в Софию только в определенные дни и в определенное место. Однако из-за частых бомбежек, нарушивших нормальную жизнь, курьерам угрожала опасность самим пострадать или не найти связного. Поэтому, кроме курьеров, были привлечены к работе и легальные товарищи. Например, Иванка Пешова и ее брат Александр из Овча-Купели — наши ятаки, которые с большой точностью и осторожностью исполняли наши поручения. Они снабжали нас санитарными материалами, помогали людям перебраться в отряд, переправляли оружие и технику. С неслабеющей энергией работали также товарищи Васил Петров, Милан Атанасов, Хараламбий Захариев, Васил Теодосиев и другие.