Не так давно - [10]

Когда именно приехал он к нам в Овча-Купель, я не видел. Встретил его как-то утром в коридоре и по выражению его лица понял, что жена посвятила его в наш разговор. Он поздоровался, и первыми его словами было:

— Уж очень она слышна эта чертова машина. Хозяева догадаются и выдадут тебя.

Я удивился: о какой машине речь?

— Да о той, на которой ты печатаешь. Тарахтит целую ночь, все слышно. Неужто нельзя как-нибудь поубавить шум? — упрекнул меня бай Тошо.

Я никак не мог понять, откуда он взял, будто кто-то печатает на машинке, но попытался его уверить, что у меня нет машинки и я не могу работать на ней. Он поглядел на меня как-то особенно, словно хотел сказать: ты меня не обманешь, — я стреляный воробей, — а может, даже обиделся, что я скрываю от него — коммуниста — такую мелочь. Только когда я поделился своими сомнениями с Манчо и его женой, выяснилось, что стук этот издавала детская люлька, в которой Эфросина укачивала маленького Васко. Посмеявшись от всей души над излишней подозрительностью бая Тошо, я рассеял его сомнения и успокоился сам.

Еще при этом первом разговоре он уверил меня, что сохранит все в тайне; а уезжая, оставил мне двести пятьдесят левов.

Вскоре семья Манчо уехала в село Главановцы — на его родину. В одной из комнат нижнего этажа с его согласия, опять-таки ради минеральных ванн, поселилась какая-то пожилая дама из Софии с маленьким внуком. Она была очень гостеприимна и болезненно любопытна. Непрерывно принимала и провожала гостей и не переставала интересоваться моей личностью. Чтобы удовлетворить ее любопытство я представился студентом богословия, предварительно узнав имена почти всех профессоров богословского факультета. Но это лишь навлекло на меня новые неприятности, потому что дама была знакома со многими из них, и я то и дело попадал в неудобное положение, не обдумав всего вовремя и до конца. Кроме того, она была очень набожна и пользовалась каждым случаем, чтобы расспрашивать меня относительно смысла и значения различных религиозных таинств, а тут я был совершенно беспомощен. Но не только в этом крылась главная причина того, что я вынужден был расстаться с этой, в остальном удобной квартирой. К соседке моей приходили различные посетители и насколько я мог судить по ее нескрываемой симпатии к гитлеровцам, все ее гости были нашими врагами. Исключением, видно, был только ее зять, и поэтому она искала случая заменить его более подходящим.

Я вынужден был оставить на некоторое время квартиру Манчо. Но куда податься? Знакомых, у которых я мог бы скрываться, было немного.

На помощь мне пришел солнечный и жаркий июль. На сочных лугах пышно цвели травы, и воздух был напоен их ароматом. Теперь можно спать и под открытым небом, без постели и одеяла.

Как-то неподалеку от дома Манчо косил траву пожилой крестьянин, еле двигая тупой косой. Глядя на него, я почувствовал, что в мне вспыхнула моя былая страсть к косьбе, не сдержался и направился прямо к нему. По его обожженному солнцем лицу струйками стекал пот, рубаха вся промокла, руки дрожали. Я попробовал косить. Хоть и давно уже не брал я в руки косу, но навыки сохранил. Однако коса очень уж затупилась. От молочая на ее лезвии образовалась зеленая корка, отчего она скользила по траве, как палка. Я наскоро отбил косу, наточил и пустил ее гулять по лужку. Теперь она врезалась глубоко и, шипя как змея, ровными рядами отбрасывала сочную траву, а земля вслед за ней становилась похожей на свежевыбритую макушку.

— Ты гляди, до чего она сильна, моя коса, словно бритва косит! — заметил крестьянин. — А меня не слушалась, видно, в плохие руки попала.

Понравилась ему моя работа, и он предложил скосить ему еще один лужок. Я спросил, где, мы сговорились. На следующий день я явился к нему и принялся косить с прежним увлечением.

Так под именем Митко, студента из Фердинандской околии, я скосил не только лужок этого крестьянина, но и половину луга его соседа. Но я почему-то настолько полюбился соседу, что вынужден был сбежать от него, хотя работы мне хватило бы почти на все лето. Оказывается, у моего нового работодателя были две дочери. Хоть, я и не давал ему ровно никакого повода, он вдруг в открытую принялся меня уговаривать пойти к нему в зятья: тогда он, мол, заведет корчму и денежки, дескать, загребать будем, и я университет кончу. Вполне понятно, что мне было вовсе не до женитьбы, и под тем предлоге», что начинаются экзамены, я бросил косьбу и снова перебрался к Василу Петрову.

Надо было что-то делать, бездействие меня тяготило. Именно тогда, когда партия призывала всех своих сыновей и дочерей к самоотверженной работе, я сидел без дела, и это особенно мучило меня. С нетерпением ждал я условленной встречи с Якимом. «Какое же это будет задание?» — вот что волновало меня и делало еще более нетерпеливым.

* * *

Прошел уже почти год после вторжения гитлеровских войск на территорию Советского Союза. Война была в разгаре. Фашистам удалось к югу от Москвы вбить глубокие клинья в линию фронта, они рассчитывали обойти советскую столицу и отрезать Кавказ от северных районов. Германская армия все еще вела наступление, а советские войска отступали. Положение советского народа день ото дня становилось все труднее. Это находило широкое отражение и у нас в Болгарии. Одни сочувствовали советским людям, другие наблюдали как зрители и воздерживались высказывать свое отношение, а третьи были явно на стороне фашистской Германии, потому что военная обстановка обеспечивала им быстрое обогащение.