Ни я, ни Эмма не обращаем на нее внимания. По длинному склону мы спускаемся к общине Кедрового ручья. Поселок слишком мал, чтобы называться городом. Мама его не узнает, потому что мы подъезжаем не с той стороны. Пусть немного поволнуется, зато будет приятный сюрприз, когда она наконец догадается, куда мы попали.
Хэт-Крик — это всего-навсего пять-шесть домов и два магазина, один из них навсегда закрыт. Двое подростков не спеша выписывают круги на велосипедах вокруг бетонных островков, где в прежние времена была заправка. Я приветливо машу рукой (деревенские жители и сейчас еще не изжили этот обычай) и удивляюсь, когда мальчишка в ответ делает неприличный жест. Девочка просто смотрит.
— Ты видел? — спрашивает Эмма.
Магазин Хочерда, обычно открытый, тоже закрыт. Табличка на дверях сообщает: «У хозяина умер родственник». У Эммы хватает ума не притормаживать, хотя я не думаю, что мама бы заметила. Она теперь не читает объявлений, да и в любом случае семейство Хочердов никогда не принадлежало к нашему кругу.
На склоне горы одиноко высится методистская церковь, нарядная, как картинка в журнале. Кладбищенский двор уже засыпан листьями. На стоянке довольно много ярких японских машин и грузовиков.
— Ну, что я тебе говорил! Так где мы, мама?
— Нет.
— То есть ты не знаешь, где мы?
— Нет. — Она сердится.
— Ну, посмотри туда. Вон труба на том месте, где был дом тети Иды. Помнишь, ты рассказывала мне про золотых рыбок в пруду? Ты еще говорила, что боялась их.
— Они собираются его высечь?
— Высечь — кого?
— Кого высечь, мама Верли?
— Того мальчика, ты знаешь, ну, того. Сейчас я уже не помню его имени. Уинстон, ты должен знать.
— Да нет, это ты должна знать.
— Я не помню. Мне не нравится эта дорога.
— Да почему же?! Это хэт-крикская дорога. Мы просто едем по ней не в том направлении, что всегда. Узнаешь этот дом? Нет, с другой стороны. Вон там.
Это старый дом нашей семьи, мама жила в нем до двадцати пяти лет. Она вышла замуж последней. И умирать будет последней. Она не узнает дома, потому что он не справа, а слева. У старых людей это бывает.
— Посмотри в другое окно, мама, на той стороне.
Пульт управления рядом с Эммой, она опускает левое окно.
— Ну и где мы, мама Верли? Вы знаете, где вы?
— Черт подери это дерьмо!
— Что?! — Эмма шокирована. Она смотрит на меня с кривой усмешкой.
Мама тянется через сиденье, давит на кнопку, поднимая левое окно.
— Не хочу идти в этот дом, — говорит она. — В нем никого нет. Дерьмо, дерьмо!
Она опускает окно справа, отрывает кусочки от булки с сосиской и швыряет их наружу.
— Что вы сказали, мама Верли?
— Сказала, что они все умерли. Вы, дети, думаете, что вы такие умные. Дерьмо, дерьмо! Черт подери все это дерьмо! Я всего-навсего хотела булку с ветчиной, а теперь все они умерли.
Эмма выруливает на подъездную дорожку. В доме кто-то живет. Я вижу, как дрогнула занавеска. Кто-то выходит на крыльцо узнать, чего мы хотим.
— Я же сказала, они все умерли, — говорит мама.
— Думаю, нам пора возвращаться в город, — говорю я. — Мама, подними свое окно. Эмма, сдай назад и разворачивайся, о’кей?
