Ещё через полчаса, перевесив какие-то свёртки с вьючного коня на своего жеребца, Атарбай передал уздечку вьючного Файсалу:
— Держи. Конечно, не то, что в лагере, но явно лучше того, на чём обычно ездите вы. Если не считать верблюдов. Тем более что у меня и вьючный — запасной. Алтынай сама выбирала.
Дочь Хана туркан тем временем удивлённо наблюдала за происходящим, не отрываясь от беседы со стариками.
— А ты как дальше? — покосился на перегруженного жеребца Файсал.
— У меня свои способы, давай, — хмыкнул Атарбай. — До встречи! В том году, если свидимся, обменяемся обратно. Выдам тебе кое-что получше в обмен на старого.
_________
— Похоже, просьба не позорить меня тобой никогда не будет услышана, — Алтынай тихонько хихикает, трюхая рядом со мной.
А я неторопливой рысью бегу, держась за седло своего жеребца.
— Ничего более дикого ты учудить не мог, — продолжает она. — Кстати! Наши парни просили передать тебе: если хочешь, они равномерно распределят твой груз между собой так, что ты снова сможешь ехать верхом.
— Ты же знаешь, что там в тюках такое, что нельзя ни разворачивать, ни кому-то показывать. Тем более передавать в чужие руки, — пожимаю плечами на бегу.
На моём коне действительно едет кое-какое снаряжение, из которого короткий штурмовой шест (путешествующий со мной ещё из Термяза) и трофейная винтовка — самые безобидные вещи.
Кстати, моё старое правило «всё своё — с собой» выручило и на этот раз. Прихваченная про запас форменная куртка (снятая мной с одного из гонявших меня по горам в своё время) оказалась как нельзя кстати.
С собой, повинуясь наитию, я взял не только её. Правда, показывать или доверять «это» кому-то ещё категорически не стоит.
_________
Латиф размышлял о приятном будущем, краем уха выхватывая основные моменты беседы аудитора и казначея. Старики ехали чуть впереди, но магу воздуха всё было отлично слышно и отсюда.
— Ты понимаешь, о чём говорят пуштуны, Селим? — казначей с удовольствием таращится по сторонам, любуясь местными видами.
Как будто в них есть что-то интересное…
— Нет, — коротко качает головой аудитор. — А почему спросил?
— Да они, кажется, обсуждают этого сотника, который отдал вьючного коня их соплеменнику и теперь вынужден бежать рядом с перегруженным основным конём. Интересно, на сколько его хватит?
— Не скажу, что я много знаю о «красных», Хамид, но мне думается, что именно этот молодой человек способен так передвигаться не один и не два дня… Если хотя бы половина того, что о них рассказывают, правда. Посмотрим! Кстати, а они правда с девочкой брат и сестра?
— Да кто их разберёт. С одной стороны, она могла его назвать братом после … эм-м-м… инцидента с Юсуфом.
— Да говори откровенно: после спасения от Юсуфа! — смеётся казначей.
— Да… С другой стороны, может они и действительно родня? Кто знает, где и как гуляли их общие предки?
По планам Латифа, действовать надо было на следующей стоянке. Он почти не спал и не ел с того момента как обнаружил менталиста. Всем известно: голод очищает и мысли, и восприятие. А на сон жаль тратить драгоценное время.
План, на первый взгляд, был более чем хорош. Ну не зря же над ним столько часов трудился столь изощрённый ум лучшего стажёра Главного Аудитора.
Аккуратно собрав доступные слухи, Латиф знал: этот здоровый лысый сотник, возможно, мог каким-то образом нейтрализовать магию. Наверняка этого утверждать было нельзя, но сама теоретическая возможность существовала (вычисленная Латифом на основании сопоставления разговоров с двумя десятками не связанных между собой людей). Если это так, то здоровяку надо «уделить особое внимание»: нарушить или сорвать такой прекрасный план мог только он.
Видимо, Аллах был на стороне Латифа. Здоровяк отдал зачем-то догнавшему их зачуханному пуштуну второго коня и теперь, перегрузив свои вещи на вороного здоровенного жеребца, вынужден был, сохраняя свойства лошади, передвигаться бегом.
Слава Аллаху.
Крепче вымотается — лучше Латифу.
Уверенность Латифа в том, что всё получится, зиждилась сразу на нескольких пунктах тщательных расчётов.
Во-первых, кочевые спутники дочери Хана двигались чуть обособлено ото всех, стараясь не выпускать из своего круга саму Ханшайым.
Когда останавливались на ночёвку, их шатры окружали кругом её стоянку (помещая саму дочь Хана в середине); и рядом, в проходах, в нарушение некоторых правил, пускали пастись сразу нескольких разнузданных коней.
Латиф, благодаря некоторым хрестоматийным знаниям из Первой курьерской службы, знал: лучшего ночного часового, нежели лошадь, ни в горах, ни в степи придумать нельзя. Чуткие кони в большинстве случаев обнаруживают опасность либо посторонних намного раньше, чем даже собаки (кто бы мог подумать, что и эти знания могут пригодиться…). Пёс может быть сытым, может быть уставшим; и ещё множество аналогичных тонкостей способны снизить его надёжность в качестве сторожа.
Лошадь же, не являясь хищником, от чуткости ушей и обоняния зависит намного сильнее. Особенно если лошадь эта принадлежит степным кочевникам, то есть воспитана с детства и сторожит сутками напролёт.
Во-вторых, девка-менталист навроде как путешествовала совместно со старейшиной пашто. «Навроде как» — потому, что сам старейшина зачастую ни своего шатра не раскидывал (заворачиваясь в шерстяное одеяло, где придётся), ни места постоянного не имел.
