Не стреляйте в партизан… - [30]

Наконец-то низкий берег реки. Речка не очень широкая, но глубина достаточная в тех местах, метра три. При моем росте 160 сантиметров.

Догола разделся, в первый заплыв переправил гранаты и вещмешок. Винтовку и патроны оставил на берегу. Второй заплыв – одежда и сапоги, третий заплыв – винтовка, патроны и четыре затвора, те самые. Вода ледяная. Не знаю, сколько градусов, но я тогда холода не чувствовал. Одна мысль – только быстрей в лес. Оделся и в путь. Теперь-то я знаю эти места.

По пути перед Махновичами новый поселок, хат 15 – 20. Здесь живет наш связной, у которого я был на позапрошлой неделе. Опять обошел все дома, чтобы «не расшифровать» человека. У кого спичек попросил, у кого молока, у кого хлеба. Собрал немного хлеба и сала, заодно попал к связному.

Он мне описал обстановку. Немцы и полицаи появляются даже ночью. Убили недалеко в лесу военкома соседнего Любанского района и одного военного. Усиленное патрулирование ведут потому, что появились крупный советский десант и много партизан. Вооружены партизаны пулеметами, автоматами, кто-то видел даже пушки. Целая армия, а впереди партизан в черном пальто. За ним целое войско.

Говорят, в Поварчицах этот партизан ездил верхом на полицейском коменданте и приговаривал: «Будешь служить в полиции, гад…». Люди говорят, такая грозная сила появилась на Полесье. Скоро наши подойдут.

Молву народ сочинил такую, какую хотел слышать. В Желтом Броде и до немецких пограничников эта молва докатилась. Да и командование их уже проинформировало. А в ней правды – только то, что один из партизан в черном пальто был в Поварчицах, а на рассвете пришел партизанский отряд и разогнал полицию. Вот почему немцы не открыли стрельбу по мне. Ждали, что следом за мной пойдут сотни.

Как выяснилось потом, после Поварчиц отряд повернул на Плянту, а затем на райцентр Красная Слобода. Там Корж забрал семью своего погибшего в Испании товарища. Отряд прошел по деревням и 11 октября в пять часов утра форсировал на плотах и лодках реку Случь у деревни Скотомогилы.

А мои злоключения продолжались. Решил идти на Махновичи ночью. Дорогу знаю, иду уверенно. Но что за чертовщина? За мной кто-то идет. Я делаю шаг – и он (воображаемый) шаг. Я два шага – и он два шага. Тихо, ни звука. Опять пошел, и опять за мною кто-то. Залег в кювет, и снова тишина. Оказалось, сам себя пугал. Вечером подморозило, подмерзли полы моего пальто. Я шаг, а полы, как деревянные, издают звук в такт шагам. И смех и грех.

Обошел стороной деревеньку Махновичи, боясь засады. Прошел Грудок, за которым были кладки через топкое болото. На Полесье всегда делали «дорожку» – кладки по топям. Клали по две-три жерди, закрепляли их прутьями из лозы и по этим кладкам ходили. Обязательно с длинной палкой. Сорвешься, и болото тебя засосет. Если никто не поможет, можешь стать покойником.

В темноте я кладок не нашел. Шестом прощупал весь край болота – ну нет, и все. Куда подевались кладки – одна ночь знает. Устал я сильно и замерз. Развел костер, обогрелся. Один бок погреешь, другой замерзает. Не заметил, как уснул.

Крепко спал. Проснулся от холода, яркого солнца и испугался. Испугался тишины и собственной беспечности. Меня же могли голыми руками взять. Наверно, никакой силы воли у человека не хватает, когда валится с ног от усталости.

Утром я нашел кладку быстро. Благополучно перешел топкое болото и двинулся знакомым лесом в район деревни Ходыки. Пришел в старый лесной лагерь, где стояли летом до октября. Лагерь пустовал. Потрогал рукой кострище. Холодное – значит ушли давно. Посторонние, видать, не навещали лагерь. Буданы (шалаши) из ветвей и сена целы.

Как дать знать своим, что я здесь? Нашел пустой бочонок и написал: «Доктор Айболит ушел в гости к летчику Громову». Для постороннего – бред, для наших – сигнал. Эдуард ушел в деревню Обидемля к леснику Добролету. Громов – псевдоним нашего партизана.

Вечерело. Костер разводить побоялся. Забрался на стог сена в центре луговины. Почему в центре? Чтобы можно было наблюдать за обстановкой.

Утром пришел в новый лагерь. Там оставались раненый Григорий Карасев, Змитер Хомицевич, дед Дубицкий и две женщины: Вера Некрашевич и Анна Васильевна Богунская. Обрадовались моему приходу. Принес им поварчицкого хлеба, сала и кусок масла для раненого.

Отряд вернулся на свою базу 12 октября. Я уже три дня был в лагере. Успел с Верой Некрашевич сходить за продуктами в колхоз имени Кирова. От Коржа мне вначале досталось:

– Как же ты отстал от отряда? Сколько мы нервов потратили и времени.

Оказывается, перед Поварчицами Корж остановил сводный отряд на привал. Пересчитал всех партизан, как говорят, «по головам». Одного нет. Кого? Искали среди тех, кто шел в хвосте колонны. А я всегда ходил в голове. Иван Чуклай – за командиром, я – за комиссаром. Долго проверяли, наконец догадались, что нет «доктора» (в то время я был еще и «доктором», но об этом отдельно).

Корж послал группу партизан искать меня. Да кто мог подумать, что я уже в гарнизоне. Кому могло прийти в голову одному идти в полицейский гарнизон! А рядом, в райцентре Старобин, немецкий гарнизон. Правда, потом Корж похвалил все-таки: молодец, мол, не растерялся, не струсил, проявил находчивость, доказал, что безвыходных ситуаций не бывает.