Не стреляй первым - [14]

Двоих Серый узнал – «милиционеры» Митрохин с Голубковым – и весьма убедительно застыл на пороге, даже попятился чуток, пока его не остановил толчок твердой ладони Рустама, все время остававшегося за спиной.

Узкоглазый встал, назвался Сабиром Абдукаримовичем и широко повел рукой от сердца:

– Прошу к столу, уважаемый. Мы всегда рады гостям. И ты извини, дорогой, за проверку. Предосторожность. Время такое: не сразу узнаешь – кто друг, кто враг. Кого за стол посадить, а кого и к стенке поставить,

– Не надо было деру давать, – угрожающе упрекнул Митрохин. – Успеешь еще.

– У меня в багажнике, – попытался смущенно оправдываться Серый…

– Что у тебя было в багажнике, нам хорошо известно. И что будет – тоже, – напористо заметил Сабир, щуря глаза до щелочек. – А вот что сам ты за человек – надо узнать. Гридин за тебя просил.

– Еще бы, – усмехнулся Серый.

Рустам, включив свет, плотно закрыл ставни.

– Так уютнее, – с улыбкой пояснил Сабир. – И не помешает никто. Так что ты за человек, Сергеев? Чем живешь?

– Живу сам по себе, – ответил Серый, разворачивая салфетку. – Никому не должен. Ни перед кем не отчитываюсь. Свободный художник.

– И что же ты рисуешь, художник?

– А за что хорошо платят, то и рисую. – Ел и пил Серый с аппетитом, чему и сам немало дивился. – Там срисовал, еще где-нибудь. Глядишь, и пригодилось. Только не понимаю, зачем Гридин беспокоился. Ведь вам…

– Узнаешь, – прервал его Сабир, вытирая рот и руки. – Засиделись мы. Который час набежал, Сергеев?

Серый привстал, довольно резко, но сидевшие по обе стороны от него Митрохин с Голубковым удержали его, зажали руки. Рустам отщелкнул браслет часов, снял их с руки Серого и протянул Сабиру.

– Прочти сам, Рустамчик, – вежливо попросил Сабир. – По-русски я тяжело читаю.

Рустам повернул часы циферблатом вниз и с выражением прочел: «Капитану Сергееву А. Д. за отличную службу по охране правопорядка от МВД СССР».

Двусмысленная надпись, что ни говори.

Держали меня крепко. Голубков даже обхватил горло сгибом руки. Сабир улыбался – закрыв глаза, открыв зубастый рот. Рустам злорадно покачивал перед моим лицом часы:

– А казачок-то – засланный.

В голове промелькнула почти забытая фраза: «Врешь ты все, я чувствую». Не эти ли ушки из-за пенька торчат? Отблагодарила, Поганка. Первая любовь.

– Ну, последнее твое слово, человек, – сказал Рустам. – Объяснись. Если сможешь.

Не люблю врать, все-таки я немножечко честный. Тем более и нужды сейчас в этом нет. А уж если врать, то желательно ближе к истине. Тогда ложь будет убедительнее, да и предпочтительнее.

– Отпусти, – хрипло проговорил я. – Чего вцепились? Мои часы, не трофейные.

– В ментовке служишь, значит? Художник! Срисовать нас задумал?

– Служил, – прохрипел я. – Погнали.

– Что же сразу не признался? – ещесильнее улыбнулся Сабир.

– И вы бы меня сразу полюбили?

Сабир перестал улыбаться. Голубков ослабил хватку.

– А за что тебя выперли? – спросил он.

– За измену Родине.

– Шутить потом будешь. Если сможешь.

– По служебно-политическому несоответствию.

– Не иначе – коммунист? Смотри-ка, Сабир, товарищ по партии тебе объявился! – злобно обрадовался Рустам. Он вообще с Сабиром довольно развязно себя вел. Непонятно. – Соратник боевой. Только чином пониже: ты же в секретарях райкома ходил, верно?

Меня отпустили. Напряжение спало. Потеплело за столом. Митрохин распахнул ставни, и в комнату хлынуло осеннее солнце. Рустам опустил часы в карман:

– Поношу пока. Такими часами от гаишников хорошо отбиваться. Разорили совсем, справедливые поборники.

– Они ж именные, – напомнил я.

– Так и документы твои у меня, – усмехнулся Рустам. – А где ты потом трудился? Не скрывай. Чистая совесть – крепкий сон.

– Частным розыском занимался…

– По чужим постелям шарил? – осклабился Рустам.

– Случалось… Потом в охране. – Они переглянулись. Я назвал несколько фирм, где могли дать обо мне соответствующие отзывы. – Надоело кусочничать. Больших денег хочу. И сразу.

– Я тоже, – усмехнулся Сабир.

– Все вы такие – коммуняки, – презрительно проворчал сквозь зубы Рустам (розовый демократ в душе). – Вам – все и сразу.

С верхнего этажа, беззаботно стуча каблуками по ступеням лестницы и мелькая коленками, спустилась Лариса.

– О! Какой гость! Привет тебе! Как спалось?

– Прекрасно. Такую поганку во сне видел. По лесу бегает и стучит.

– Лара, – беря ее под руку, указал на меня Рустам, – коллега твой, тоже мент. Только ты – будущий, а он – бывший. – И опять стал заводиться. – Команда подбирается – менты, коммуняки красные… Ничего, кончилось ваше время, и тех, и других. Наше настало!

– Все, друзья, – мягко прервал его Сабир, поднимая бокал. – У нас гость – отдыхаем, веселимся, поем песни.

– Вот что, дорогой, – сказал Сабир Рустаму, когда Сергеев и Лариса уехали, – запроси Котяру об этом сером художнике. Подробнее пусть сообщит. Не верю я ему. Но это хорошо. Может быть, даже очень хорошо. – И улыбнулся ледяной восточной улыбкой.

В гостиницу я вернулся поздним вечером, усталый, злой. Что-то не то получается. И я совсем не тот, каким должен быть. А может, это хорошо? Даже очень хорошо?..

Я позвонил Ларисе и предложил ей погулять немного,