Не стану взрослой - [67]

Максимка поехал на день рождения, даже несмотря на разговор с именинницей Юлей, что состоялся в перерыве между лекциями.

Виновница торжества раздала всем приглашения на свой праздник. Максим заглянул через плечо Вани Орешкина и прочёл на розовом билетике:

«Дорогая лапочка-зайка! От всей души приглашаю тебя…»

Потом ещё раз прочёл собственное приглашение, потом ещё раз, как будто от этого что-то могло измениться.

Там было: «Максим! Приглашаю тебя…»

Юли уже не было в аудитории. Должно быть, вышла покурить, пока есть время до начала лекции.

Максимка решился с ней поговорить. Возможно, ему не стоило этого делать.

— Юль! — сказал он, выйдя на крыльцо.

Пухленькая очаровашка Юля, стоявшая прямо под табличкой «Курить запрещено», бросила в его сторону скучающий взгляд, задумчиво крутя между большим и средним пальцами длинную дамскую сигарету. Она была одна — вот и отлично.

Максимка показал ей розовый билетик, будто удостоверение личности.

— А я, значит, не лапочка и не зайка, — мрачно произнёс он, не глядя на неё.

— Ваня очень хороший, — спокойно объяснила Юля. — А тебе я не то что сказать, а даже написать не могу «зайка» или что-то в этом роде.

— Почему?

— Потому что ты… — Юля всегда и со всеми была вежливой, но в этот раз ей почему-то захотелось говорить напрямую. — Ты язва. Ты хотел, чтобы я это сказала вслух? Вот, пожалуйста.

— Угу, — он несколько раз кивнул. — Он порча, он чума, он язва здешних мест?

— Именно так.

— А Ваня что, лучше?

— При чём здесь он. Был бы на его месте кто-то другой, мы бы всё равно его больше любили, чем тебя.

— Из-за того, что я язва?

— И не только. Ты требуешь любви, внимания к себе.

— Назови хотя бы одну причину, почему я не могу этого делать! — рассердился Максимка.

Юля назвала целых три, загибая пальчики:

— Твой невыносимый, злобный характер. Твоя нелюбовь к окружающим. НИКТО не имеет права ТРЕБОВАТЬ любви.

Прямо так и сказала, сухо, какими-то казёнными словами, будто приговор прочла. Максимке и возразить-то было нечего. Правда, понять, как так получилось, что он стал язвой, Максимка тоже не мог. Ведь он хотел совсем не этого.

И теперь ему было очень, очень погано. Будто в нём проделали огромную дыру, испражнились туда, а потом тщательно зашили.

Он сидел напротив пьяненькой именинницы, которая почему-то обнимала сидевшего рядом Ваню Орешкина, — точнее, откровенно висла на нём. Как же так, ведь у неё же есть парень, вроде бы даже она с ним помолвлена? Максимка не понимал этого. Ему было больно. Точно так же, как бывало больно, когда на лекциях Ваня начинал водить тупым кончиком карандаша по аппетитной спине сидевшей перед ним Юли, а она не была против, даже улыбалась. А Максимка чувствовал себя так, будто это ему водили по спине. И не карандашом, а остриём ножа

— Максимка, а почему ты не пьёшь вино? — спросила сидевшая рядом Алёна. — Оно сладкое. — Последнюю фразу она не проговорила, а как-то мечтательно пропела.

Это был первый раз за вечер, когда на присутствие Максимки обратили какое-то внимание. И очень вдруг захотелось налить целый стакан этого винища и вылить Алёне на голову. Ему можно, он язва. И он устал уже объяснять, что не пьёт алкоголь. Просто не пьёт.

На столе стоял ещё графин с компотом — Максимка его тоже не пил. Ваня Орешкин сказал ему, что это тоже вино. Потом оказалось, что он пошутил, но Максимка на всякий случай не трогал и компот.

Потом он встал из-за стола и ушёл в ванную. Собственное отражение в зеркале немного успокоило его. А здесь хорошо. Спокойненько так. Может, просидеть здесь всю ночь? Нет, это глупо. Да и потом, кто-нибудь обязательно придёт блевать. Унитаза не всем хватит — кому-то придётся делать это в раковину.

Максимка открыл кран, с наслаждением умылся холодной водой. Уселся на край ванной. Сидел минут двадцать. В гостиной включили музыку на полную громкость, раздалось пьяное девичье «у-ух!». Танцевать начали, под какую-то попсню. Эх, вернуться бы в общагу… Нет, слишком поздно. Какие-нибудь запоздалые маршрутки, может быть, ещё ходят, даже такси можно взять — Максим сегодня получил перевод от матери. Правда, на эти деньги ему ещё жить до конца месяца… ну да где наша не пропадала. Э, да какое там такси — всё равно в общагу уже не пустят, там с этим строго.

Тут его будто кто-то ударил. Он в чужом городе, в совершенно незнакомой его части, в кармане пусть и небольшие, но всё-таки деньги. Суббота, ночь. Ну же, решайся!

Максимка решился.

Вышел из ванной. В полутёмной прихожей — никого. Дверь в большую комнату неплотно закрыта, из-под неё сквозь щели вырывается разноцветный свет. Гремит музыка. Отлично.

Раз-два — обуваемся. Три — руки в рукава куртки. Четыре — открыть и закрыть входную дверь. Свобода.

По ступенькам — вниз, вниз, вниз. Несколько площадок, но лампочка горит только на одной. Максимка вынул из кармана маркер, крупными печатными буквами написал на стене длинное ругательство. Вот теперь совсем хорошо.

Ночь, мелкий, еле заметный дождик. Пустой двор. Пустая улица. Какие-то неинтересные переулки. А потом Максимка вышел на ярко освещённую площадь.

У каждого крупного города — несколько центров. Формально — один, там где администрация и прочие государственные учреждения, фактически — сколько угодно. Где по ночам кипит жизнь, там и центр.