Не ссорьтесь, девочки! - [80]

— Я без гитары петь не буду! — крикнула Тереза.

Юля пнула ее коленкой под зад, чтобы никто не видел:

— А симфонический оркестр не подойдет? А ну, давайте-ка а капелла, звезда вы наша!

Тереза зажмурилась и отвернулась к стене. Юльке показалось, что прошел год, прежде чем раздался голос Обломовой. Но когда он полился — сильный и чистый — зажмурилась Юля. Без хрипоты. Без украшательств. Голос летел над русской степью, молил о помощи, обещал вернуться. Голос Терезы добирался до милиционеров и уборщиц, до поварих и до безликих фотографий разыскиваемых преступников. Это не была песня из репертуара группы «Фюзеляж», это была старинная народная песня. Где и когда Тереза Обломова научилась этому, Юля не знала, как и не знала, сколько еще таких песен та могла бы спеть.

_____

В ночном парке, растянувшись на садовой скамейке, спала утомленная этуаль русского рока Тереза Обломова, уложив голову на колени администратора Паши. Будить ее не стали. Тихо говорили над ней:

— Да, сходили за хлебушком…

Паша гладил Терезин ежик. Юля смотрела на них с завистью. Она даже готова была сбрить волосы, чтобы кто-нибудь так же гладил ее по голове. Стало зябко. Юля встала, поставив ногу на краешек скамейки.

— Слушай, у нее что, боязнь сцены?

Паша вздрогнул, как от удара.

— Кто тебе сказал?!

— Я же не слепая.

— Она никому никогда не говорила об этом. Скрывает. Вот почему перед концертом и напивается. Боится очень.

— Конечно, тяжело чем-то заниматься, когда вся природа против, один только ты за.

Паша протестующе шепчет — если мог, кричал бы в голос:

— У нее голос! Нас запустили в ротацию!

— Да и ради бога! Но голос — это дар, а не профессия. А через пару лет у тебя на руках окажется алкоголичка с полностью разрушенной психикой.

— Ты иди, а я с ней побуду. Проснется — довезу до гостиницы.

Но Юля снова садится рядом.

— Ну хорошо. Положим, концерт отменили без последствий. В гостинице мы переночуем, Марина денег не возьмет.

— Почему?

Юля усмехнулась:

— У меня есть волшебная палочка, мама называется. Многие ей обязаны. А я так, на прицепе… Как всегда… Но на чем мы обратно поедем?

— На электричке.

— И на какие шиши? У меня лично ни копейки не осталось.

— Может, у этой Марины и попросим?

— Нет. Вот это уж нет. Я мамочке обещала, что дочь Лары Артемьевой в долг брать не будет, чтобы никто не заподозрил мамочку в финансовом кризисе.

— Нормально. Мы теперь из-за твоей честности должны до Питера пешком топать? Мы-то ладно. А Терезка как же?

— Как ты о ней печешься.

— Не твое дело.

— Ну почему же не мое? Я ведь тоже не хочу пешком идти. Мы можем заработать.

— Я на панель не пойду, — заявил Паша.

— Остряк! Учти, здесь основной контингент — горячие финские парни.

— Злая ты, Юля.

— А кто меня в это втянул?

— Да ладно тебе. Ничего особенного. Просто ты Терезу плохо знаешь. С ней каждый раз так. Рок-музыка, понимаешь ли.

— А ты что за ней таскаешься? Администратор ты плохой…

— Я ее верный друг. У нее гастрит, ей вовремя есть надо. Ей пить нельзя.

— То-то она и не пьет.

Увидев Пашины жалобные глаза, Юлька осеклась. Действительно, что она знает об этих людях. Поехала за приключениями. И вот они. Нонна права, молиться надо конкретно, а не вообще.

— Ладно, извини.

Паша кивает.

— Мы с первого класса знакомы, с Астрахани еще. Я из-за нее институт бросил педагогический, в Питер приехал. А мне в Питере холодно и темно все время, чувствую себя как крот в потемках.

Юля встала со скамейки и пошла прочь. Неожиданно обернулась и сказала:

— Она просто не то поет.

Если бы день назад Юле Артемьевой сказали, что она будет петь на улице ради того, чтобы заработать сто восемьдесят четыре рубля шестьдесят копеек, она бы усомнилась в здравости рассудка рассказчика. Она даже не рассмеялась бы, поскольку это не смешно. Она просто не поверила бы. А если бы ей сказали, что петь она будет дуэтом с человеком по фамилии Культя, то она подумала бы, что надо брать у Нонки адрес ее Морфеича и пройти курс психоанализа. Но сейчас все было именно так. Она с Пашей стояла недалеко от нищих, которые бойко просили милостыню по-фински. О репертуаре договорились заранее. И если происхождение, воспитание, образование и даже вероисповедание у них были разные, — Паша был из староверов, то детство было одно — золотое и советское. Поэтому и напевали песни из старых мультфильмов, под неловкий аккомпанемент Юлиной гитары. Вернее, гитара была Обломовская, а Юля бренькала, как умела.

— Облака-а-а, белогривые лоша-а-адки… — тянул добродушный Паша.

— И что-то там про «без оглядки», — подтягивалась Юля.

— Ничего на свете лучше нету… — заявлял Паша.

— …чем бродить, друзья, по белу свету, — подхватывала Юля и грозила ему кулаком. Уж больно реалистично это звучало.

Потом хором вместе с продавщицами цветного стекла и льняных скатертей голосили:

— Каким ты был, таким ты и остался, — и дальше про лихого казака.

Потом с продавцами аудиокассет и дисков с записями популярных финских исполнителей надрывались, сдирая голоса:

— Комбат, батяня! Батяня, комбат! — эх, Обломову бы сюда. Она поддала бы голоса.

Потом напились с финскими лесорубами и пели:

«Happy New Year, Happy New Year…»