Не склонив головы - [56]
Доктор Майер нахмурил лоб, он не успел еще понять, о каких бумагах так сильно тревожился его умирающий коллега, о каком Луговом он говорил в эти тяжелые минуты.
— Передайте Луговому… русскому рабочему… сделав над собой нечеловеческое усилие, пытался пояснить профессор. Он глубоко и неожиданно легко вздохнул и, не издав больше ни звука, закрыл глаза.
Между тем, в коридоре, перед самой палатой, где лежал русский ученый, послышались шаги. Дверь распахнулась. Держа за руку тюремного врача, в палату вбежал Рамке. Когда он приблизился к постели, то увидел, что возле Органова, склонившись у его изголовья, безмолвно застыл доктор Майер. Голова русского ученого была неестественно запрокинута — он был мертв.
Сообщение Франца Лебе о смерти Аркадия Родионовича потрясло Лугового. Только недавно был арестован и замучен Николай Красницин, затем убит Эрнст Генле. И вот — профессор Органов. — Это удар, удар в самое сердце. Погиб замечательный товарищ. И погиб он от руки пьяницы — тюремного следователя.
Луговой не сомневался, что нацисты, наконец, все же сумели пронюхать о вредительстве. Все ясно. Ждать больше нечего. Не сегодня-завтра начнутся массовые репрессии, многих «завербованных» рабочих арестуют. И Луговой решился на смелый шаг…
В тот же вечер, по окончании работы, в дальнем углу на нижних нарах собралась группа «игроков». Лица у них были тревожны. Эти люди думали не об игре, они вели разговор совсем на другую тему. Подпольщики попали в трудное положение. И Луговой прямо сказал об этом своим товарищам.
— Ждать больше нельзя, — заключил Луговой. — Гестаповцы могут всех нас в любую минуту отправить в концлагеря. Понимаете, на наше место пригонят других и они снова будут создавать радары. Я считаю, что надо провести операцию сегодня же ночью. С Францем я уже договорился обо всем.
— Правильно, другого выхода нет, — поддержал Лугового Алексей Смородин. Он хотел что-то добавить, но совсем рядом кто-то громко запел:
Луговой поднял голову: на верхних нарах, свесив ноги и отбивая ими дробь по доскам, пел Пашка:
Нервы у подпольщиков были натянуты до предела, они решали важный вопрос, а этот дурачится… Луговой вскочил на ноги и шагнул к Пашке, но в тот же момент увидел, что Пашка пристально смотрит куда-то в сторону. Луговой невольно обернулся. У стены, за печным выступом, нагнувшись, стоял судетский немец Отто. Он поправлял расшнуровавшийся ботинок. Заметив, что привлек к себе внимание, Отто распрямился и побрел по коридору на свое место. А Пашка, беспечно потирая ладони, как ни в чем не бывало, продолжал петь:
Через несколько минут подпольщики продолжали прерванную «игру».
— Опять Отто? — сердито спросил Соколов.
— Да, надо быть осторожней… — ответил Луговой.
— Пора разделаться с негодяем! — Смородин вскочил с нар. — Ну подожди, доберемся до тебя, — погрозил он кулаком. — Доберемся…
Когда все разошлись, к Петру Михайловичу пробрался Смородин.
— Вы велели мне зайти к вам.
— Алеша, — Луговой взял его за плечи, — если не вернусь, то вы с Пашкой должны сами разыскать бумаги Аркадия Родионовича.
Луговой шумно вздохнул и, будто сбрасывая с себя какой-то груз, выпрямился. В бараке было сумрачно. Лампочки горели тускло и не могли совсем разогнать темноту наступающей ночи. Петр Михайлович обвел взглядом соседние нары.
— Аркадий Родионович сообщил тайник своих бумаг, — продолжил Луговой, — но проникнуть туда нелегко.
— В лабораторию? — у Смородина приподнялась одна бровь: — Ну, что ж, попытаемся.
— Нет, Алеша, не в лабораторию, в дом, где жил Аркадий Родионович.
— Он наверное сильно охраняется?
— Охраны нет, но в том помещении живут несколько гестаповцев. Понимаешь, надо сделать все тихо и быстро.
— Постараемся, Петр Михайлович, — заверил Алексей, — значит так, проникнем мы в дом, а потом…
— А потом, — перебил его Луговой, надо найти угловую комнату, где жил Органов. Вот, смотри сюда… — Луговой раскрыл шершавую ладонь и начал объяснять на ней схему расположения комнат.
— Запомнил?
— Да, Петр Михайлович.
— Теперь слушай дальше, — Луговой склонился к самому уху Алексея и перешел на шепот: — Если я не вернусь через два-три часа, пробирайся в комнату этой же ночью. Рядом с кроватью Аркадия Родионовича окно, вот там, в тайнике и есть щель, а в ней спрятаны бумаги.
— Понял.
— Учти, бумаги очень важные.
— Что с ними делать? — спросил Смородин.
— Надо сохранить до прихода нашей армии. В крайнем случае, повторяю, только в крайнем случае — все уничтожить.
Не больше чем через полчаса после разговора с Алексеем Смородиным Петр Михайлович, воспользовавшись темнотой, выскользнул из барака и, обойдя часового у калитки в ограде, оказался на территории заводского двора. Прислонившись к стволу огромного дуба, Луговой стал ждать Франца Лебе.
А в это время по огромному заводскому двору шел Отто. Иногда он замедлял шаги, оглядывался. Лицо его, маленькое и подвижное, было настороженным. Отто выбирал наиболее затемненные участки дороги. Несколько раз он оглядывался назад и только после того, как удостоверился, что за ним никто не следит, повернул к двухэтажному зданию.
В 3-й том Собрания сочинений Ванды Василевской вошли первые две книги трилогии «Песнь над водами». Роман «Пламя на болотах» рассказывает о жизни украинских крестьян Полесья в панской Польше в период между двумя мировыми войнами. Роман «Звезды в озере», начинающийся картинами развала польского государства в сентябре 1939 года, продолжает рассказ о судьбах о судьбах героев первого произведения трилогии.Содержание:Песнь над водами - Часть I. Пламя на болотах (роман). - Часть II. Звезды в озере (роман).
Книга генерал-лейтенанта в отставке Бориса Тарасова поражает своей глубокой достоверностью. В 1941–1942 годах девятилетним ребенком он пережил блокаду Ленинграда. Во многом благодаря ему выжили его маленькие братья и беременная мать. Блокада глазами ребенка – наиболее проникновенные, трогающие за сердце страницы книги. Любовь к Родине, упорный труд, стойкость, мужество, взаимовыручка – вот что помогло выстоять ленинградцам в нечеловеческих условиях.В то же время автором, как профессиональным военным, сделан анализ событий, военных операций, что придает книге особенную глубину.2-е издание.
После романа «Кочубей» Аркадий Первенцев под влиянием творческого опыта Михаила Шолохова обратился к масштабным событиям Гражданской войны на Кубани. В предвоенные годы он работал над большим романом «Над Кубанью», в трех книгах.Роман «Над Кубанью» посвящён теме становления Советской власти на юге России, на Кубани и Дону. В нем отражена борьба малоимущих казаков и трудящейся бедноты против врагов революции, белогвардейщины и интервенции.Автор прослеживает судьбы многих людей, судьбы противоречивые, сложные, драматические.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
От издателяАвтор известен читателям по книгам о летчиках «Крутой вираж», «Небо хранит тайну», «И небо — одно, и жизнь — одна» и другим.В новой книге писатель опять возвращается к незабываемым годам войны. Повесть «И снова взлет..» — это взволнованный рассказ о любви молодого летчика к небу и женщине, о его ратных делах.
Эта автобиографическая книга написана человеком, который с юности мечтал стать морским пехотинцем, военнослужащим самого престижного рода войск США. Преодолев все трудности, он осуществил свою мечту, а потом в качестве командира взвода морской пехоты укреплял демократию в Афганистане, участвовал во вторжении в Ирак и свержении режима Саддама Хусейна. Он храбро воевал, сберег в боях всех своих подчиненных, дослужился до звания капитана и неожиданно для всех ушел в отставку, пораженный жестокостью современной войны и отдельными неприглядными сторонами армейской жизни.