Не склонив головы - [16]
— К сожалению, я не знаю схем немецких станций и, так сказать, вслепую могу говорить лишь о тех блоках, которые являются по своему устройству принципиально схожими во всех радиолокационных станциях… — И он на клочке бумаги сделав небольшой чертеж, отдал его Луговому.
— Постараюсь объяснить товарищам все так, как вы тут указываете, — заверил Петр Михайлович.
— Может быть, лучше, если я сам?
— Нет, Аркадий Родионович, мне кажется, вас никто не должен знать. Во всяком случае пока…
На другой день, после ужина, Луговой попросил своего бывшего шофера:
— Паша, слетай, дружок, позови Смородина и Красницина. Скажи им — требуется перекинуться в картишки.
Пашка в недоумении посмотрел на Петра Михайловича.
— В картишки?
— Да.
— Разве вы играете?
— Если надо, то могу и «в очко»!
Пашка виновато хмыкнул и пошел выполнять поручение. Петр Михайлович махнул рукой Соколову:
— Костя, слезай с нар.
— Ты чего?
— Дело есть.
Соколов неохотно спустился вниз.
— Ну?
— Сейчас придут товарищи, потолкуем.
— О чем?
Заметив безразличие Соколова, Луговой нахмурился.
— Ладно, поговорим, — выдавил Соколов. Но через минуту уже с тревогой в голосе добавил: — Увидят эсэсовцы, что мы собрались кучей, влетит…
— Пусть смотрят, — Луговой усмехнулся, — а мы начнем играть в карты. — Это не запрещено.
Пашка вернулся только с одним Алексеем.
— А где Красницин?
— Читает с товарищами газету, — шепнул Смородин на ухо Луговому.
— Ну что ж, садитесь в кружок. — Луговой сдал колоду потрепанных карт. В это время в коридоре появились эсэсовцы. Они как обычно неторопливо прошли по бараку, на минуту задержались возле «картежников», сидевших на нижних нарах в самом углу. Эсэсовцы ничего не сказали, ушли. И Луговой тихо заговорил:
— Товарищи, я установил, что после окончания работы в помещении, где находится готовая продукция, охрана не выставляется. Понимаете, мастер в присутствии эсэсовца закрывает и опечатывает дверь. И на этом конец. — Луговой сбросил карту, чуть прищурившись, посмотрел на «игроков». — А утром, — продолжал он, — немецкие специалисты приходят в цех одновременно с русскими рабочими.
Люди, забыв, что у них в руках карты, внимательно слушали своего товарища.
— И знаете, друзья, у меня появилась мысль, — заметно волнуясь, продолжал Петр Михайлович. — Если тайно остаться в помещении возле готовых блоков на ночь, то можно кое-что сделать…
— Что сделать? — с недоверием спросил Соколов.
— Я сказал…
— Это я слышал, — раздраженно перебил Соколов, — но для того, чтобы «кое-что делать», необходимо знать устройство аппаратуры. Черт возьми, хотя бы немного знать. А кто из нас что-нибудь смыслит в ней? Ну, кто?! — горячо шептал Соколов, — нет таких, а значит следовать твоему совету нельзя! Не-е-ль-зя! — закончил он и раздраженно бросил карты.
— А вот можно! — возразил Алексей, Было видно, что парень с трудом сдерживает себя. Он смотрел прямо в лицо Соколова и, будто помогая себе, взмахнул рукой: — Можно!
— Каким же образом?
— А вот каким: среди русских пленных есть человек, который сумел бы помочь нам.
— Вы совсем сошли с ума, — Соколов привстал, — вы забыли, где находитесь…
Петр Михайлович молча слушал спор. При последних словах Смородина на лице Лугового отразилась тревога, Он начинал догадываться, кого имеет в виду Алексей, но все же в разговор не вмешивался.
— А я говорю, что есть такой человек, — настаивал Смородин.
— Кто?.. Ну, кто?!
— Из Бронска со мною ехал один крупный специалист по радиотехнике. Он здесь. Это — ученый Органов.
— Никакого ученого здесь нет! — вдруг оборвал Алексея Луговой. — И запомните навсегда, среди нас есть только «завербованный» рабочий Органов!
Как? — не понял Алексей. — Ведь я…
— Да, да! И если ты знал, что-либо об ученом Органове, — резко продолжал Луговой, — то забудь, понимаешь, совсем забудь об этом.
Соколов и Пашка удивленно смотрели на Петра Михайловича.
— Тебе ясно, Алексей? — между тем строго спросил Луговой у Смородина.
— Ясно… — неуверенно проговорил тот. Но быстро осмыслив, что от него требует Петр Михайлович, уже более твердо повторил: — Ясно!
Луговой, с неодобрением посмотрев на Соколова, сказал:
— Знания, необходимые для этого дела, у нас есть.
— Загадки!.. — пожал плечами Соколов.
— Нет, не загадки. Вот чертежи. — Луговой положил на нары небольшой листок бумаги. — Смотрите…
Все склонились к чертежу. Стараясь говорить тише, Луговой, поясняя чертеж, рассказывал, что можно сделать за ночь с аппаратурой, если остаться тайно в закрытом помещении.
— Вот здорово, — заговорил Пашка. Луговой кивнул Алексею:
— Вас с Краснициным двое, кроме того учитель…
— Что вы, Петр Михайлович! — Алексей привстал, — я уже подобрал группу ребят. Знаете, Петр Михайлович, сейчас смело можно привлечь к делу еще несколько человек, ручаюсь за них, как за себя.
— Как за себя?.. — переспросил Луговой.
— Точно.
— Смотрите, в нашем деле ошибаться нельзя. Ошибка — это гибель людей.
— Понимаю, Петр Михайлович.
— Хорошо, будем считать, что на первый раз есть на кого опереться. Я тоже присмотрелся к некоторым товарищам, думаю, надежные хлопцы.
— Петр Михайлович, — решил уточнить Алексей, — связь — через тройки?
В 3-й том Собрания сочинений Ванды Василевской вошли первые две книги трилогии «Песнь над водами». Роман «Пламя на болотах» рассказывает о жизни украинских крестьян Полесья в панской Польше в период между двумя мировыми войнами. Роман «Звезды в озере», начинающийся картинами развала польского государства в сентябре 1939 года, продолжает рассказ о судьбах о судьбах героев первого произведения трилогии.Содержание:Песнь над водами - Часть I. Пламя на болотах (роман). - Часть II. Звезды в озере (роман).
Книга генерал-лейтенанта в отставке Бориса Тарасова поражает своей глубокой достоверностью. В 1941–1942 годах девятилетним ребенком он пережил блокаду Ленинграда. Во многом благодаря ему выжили его маленькие братья и беременная мать. Блокада глазами ребенка – наиболее проникновенные, трогающие за сердце страницы книги. Любовь к Родине, упорный труд, стойкость, мужество, взаимовыручка – вот что помогло выстоять ленинградцам в нечеловеческих условиях.В то же время автором, как профессиональным военным, сделан анализ событий, военных операций, что придает книге особенную глубину.2-е издание.
После романа «Кочубей» Аркадий Первенцев под влиянием творческого опыта Михаила Шолохова обратился к масштабным событиям Гражданской войны на Кубани. В предвоенные годы он работал над большим романом «Над Кубанью», в трех книгах.Роман «Над Кубанью» посвящён теме становления Советской власти на юге России, на Кубани и Дону. В нем отражена борьба малоимущих казаков и трудящейся бедноты против врагов революции, белогвардейщины и интервенции.Автор прослеживает судьбы многих людей, судьбы противоречивые, сложные, драматические.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
От издателяАвтор известен читателям по книгам о летчиках «Крутой вираж», «Небо хранит тайну», «И небо — одно, и жизнь — одна» и другим.В новой книге писатель опять возвращается к незабываемым годам войны. Повесть «И снова взлет..» — это взволнованный рассказ о любви молодого летчика к небу и женщине, о его ратных делах.
Эта автобиографическая книга написана человеком, который с юности мечтал стать морским пехотинцем, военнослужащим самого престижного рода войск США. Преодолев все трудности, он осуществил свою мечту, а потом в качестве командира взвода морской пехоты укреплял демократию в Афганистане, участвовал во вторжении в Ирак и свержении режима Саддама Хусейна. Он храбро воевал, сберег в боях всех своих подчиненных, дослужился до звания капитана и неожиданно для всех ушел в отставку, пораженный жестокостью современной войны и отдельными неприглядными сторонами армейской жизни.