Не сердись, человечек - [34]

— А че вы в другом месте не играете? С чего это я стал вдруг мешать?

Но вместо ответа Шкембо так зафутболивает в меня мячом, что все вокруг начинает вертеться-кружиться… А когда я пришел в себя, меня уже волокли за ноги куда-то в сторону и игры моей со мной не было. Я стал вырываться, но Яшо и Трынди держали меня крепко и, только когда оттащили под сосны, оставили в покое. Я сразу же вскочил и бросился обратно. Яшо попытался поймать меня, но я увернулся от него и, сделав несколько прыжков, оказался возле «несердилки» и стал собирать фишки и кубики, но Васо воспользовался моментом и снова дал пенделя. Чувствую, как кровь из носа капает прямо на рубаху, зажимаю нос одной рукой, как прищепкой, а второй собираю игру. Лучше пойду к девчонкам на ту сторону. Эти все равно и в покое не оставят, и играть к себе не примут. Говорят, я мешаю. А если иногда и принимают играть, так потому только, что больше некому. И ставят в оборону или на ворота. А если промажу, как это и бывает чаще всего, кричат на меня, ну а если пропущу гол, вообще вытуривают из игры пинками и оплеухами. Тогда уже не Человечком называют, а Левшой, Профессором и разными такими словами, которые лучше не произносить вслух. Левшой называют потому, что вроде бы у меня обе ноги левые. По-ихнему, если не умеешь ударить по мячу, значит, левша. А Профессором потому называют, что я перечитал почти всю школьную библиотеку и знаю больше, чем любой восьмиклассник.

Часто даже учителя не могут ответить на некоторые мои вопросы. А кличку Профессор мне дал учитель по физике Ганев, он у нас руководитель кружка «Юный техник». Как-то Ганев объяснял нам, что вакуум — это значит абсолютная пустота. А я накануне слышал по радио о том, что вакуум состоит из каких-то там частиц. Я тогда, по радио, не все понял и поэтому попросил его по-человечески объяснить, а он как завелся: нет ничего да нет ничего. Если бы что-то было, мол, не было бы вакуумом. Я сказал ему тогда, что обо всем этом рассказывалось в программе «Знание» софийского радио — что же они, обманывать, что ли, будут?

— Они-то как раз больше всего и брешут, — заорал он. — А кроме того, тебе так послышалось.

— Не послышалось!

— Послышалось.

— Нет, не послышалось!

— И не только послышалось, а еще и выгоню тебя из класса! Тоже мне профессор! Постыдись!

А чего мне стыдиться, если я прав? Пусть он постыдится. Учитель, руководитель кружка, а не знает элементарных вещей. Но взрослые не любят, когда ты знаешь больше, чем они. И не только взрослые. Смотришь, всего на год старше тебя, а ты уже не имеешь права знать больше его. Ну а если, как они выражаются, заденешь чье-нибудь самолюбие — вообще туши свет. Мигом влепят оплеуху или в лучшем случае предупредят: «А ну-ка, закрой свою чавку!» Могут и еще что-нибудь похлеще сказать. Сто тысяч слов находят, чтобы обидеть. Удивляюсь, откуда только берут их. Спроси что-нибудь серьезное, ответят, нет ли — еще вопрос, а как дело касается обид и кличек — тут они короли.

Рядом с беседкой на асфальтовой дорожке скачут с прыгалками Мира, Гергана Африка и Гроздана. Лучше всего будет к ним пойти. Смотришь, подойдут еще две-три девчонки, соберется целая очередь, и тогда я уговорю кого-нибудь сыграть со мной разок в «не сердись».

Родители Грозданы работают на водохранилище, поэтому отдали ее учиться сюда. А Мира и Гергана Африка — незаконные, как и я. О Мире никто ничего не знает. Мать и отец Герганы учились на врачей, но не поженились. Африка — кличка Герганы, она негритенок. Наверняка ее родители были очень умными, потому что Гергана занимает второе, после меня, место по количеству прочитанных книг. И еще она умеет играть на мандолине. С ней можно говорить о чем угодно, вот только зло берет, что я слабак и не могу отлупить этих паршивых подкидышей, которые смеются над ней. Как? Да как только по телевизору показывают какую-нибудь делегацию негров, кричат громко: «Гергана, Гергана, твой папка!» А что, разве этого мало? Их счастье, что я не умею драться…

Полное имя Миры — Владимира, но мы называем ее Мирой, так удобнее, короче. Мирой и мной никто никогда не интересовался. Конечно же, наши родители умерли. Потому что в нашем Доме есть и другие незаконные дети, но к ним хоть иногда кто-нибудь да и приедет, мать или отец. А к нам — никто, никогда…

Сколько раз мне снилось, что моя мама приехала навестить меня!.. Я бросаюсь к ней, а это вдруг оказывается не мама, а Матушка. Матушка — наша общая мама. Мы любим ее больше всех. Но ведь она наша нянечка. Нянечка — это одно, а настоящая мать — совсем другое. У настоящей матери есть только ты один, ну еще кто-нибудь: братик или сестричка, и она готова отдать за тебя жизнь. А если Матушка отдаст свою жизнь за кого-нибудь из нас, кто будет заботиться об остальных детях?

Я хочу, чтобы моя мама, если она жива, была бы самой красивой, но только чтобы не носила очки. Не люблю очкастых женщин. В прошлом году я не согласился, чтобы меня усыновили, потому что та, которой я понравился, была в очках. А еще у нее длинные и костлявые пальцы… Протянула руку, чтобы погладить меня по голове, а вроде как глаза хочет выцарапать. Не люблю таких. Предпочитаю остаться с Матушкой. Или с настоящей мамой, или с Матушкой, которая больше всех любит меня и Миру. Она всегда и порцию больше даст, и полотенца поновее, и постель застелет крепкими простынями; а когда возвращается из города, малышне, например, дает по одной жвачке, а нам с Мирой украдкой по две. Почему? Думаете, потому что я начитанный? Ничего подобного. Матушка сама говорит, что хорошая учеба — еще не самое главное, важно, как в жизни устроишься. А потом. Мира не из тех, кто любит учиться. И кроме учебников, вряд ли прочитала еще с десяток книг. Ведь я знаю ее, в одном классе учимся. А вообще она добрая девочка, вот только плачет много. Плачет, плачет, а почему — не говорит. Меня бьют, я и то не плачу, а ее даже если и не бьют — плачет-надрывается. С этим ребенком что-то неладное творится. Особенно много Мира плачет в субботу и в праздники, когда за остальными детьми приезжают родители. И потому, наверное, плачет, что за ней никто не приезжает. Но это же глупо. У них у всех есть отцы и матери, а у нас с ней нет. Иногда она злит меня этим. А вообще-то я люблю ее все равно как сестричку. Наверное, потому, что мы с ней одни-одинешеньки на всем белом свете. Мира и Гергана Африка — единственные мои друзья здесь. Они зовут меня Ангелом — это мое настоящее имя — и никогда не дразнят Человечком.