Не сердись, человечек - [3]

— Что касается нас, — слышу я снова любезный голос докторши, — то мы гарантируем сохранность тайны. Свидания будут разрешены по обоюдной договоренности. Если же возьмете ребенка, то будете пользоваться всеми привилегиями, которые по закону предоставляются молодым матерям. На время, что проведете здесь, мы выдаем вам оплачиваемый больничный лист. Диагноз, разумеется, изменим…

Мне хочется закричать, что меня не интересует ни тайна, ни привилегии, ни больничный, что я хочу только одного: как можно скорее родить и уйти отсюда.

— Ваши родители знают, что вы здесь? — спрашивает сестра, измеряя мне давление.

Родители! Они никогда ничего не узнали бы, как и вообще не знали никогда ничего обо мне, если бы не Дида Цочова, которая видела меня у гинеколога. Уж теперь все село будет в курсе моих дел, лучше самой поехать и рассказать все как есть.

Кина довезла меня на своем самосвале до самой калитки нашего дома, помогла выгрузить вещи и уехала. Моих еще не было дома. Я внесла вещи в свою комнату и, только когда осталась одна, поняла весь ужас своего положения.

Врач заявил, что не возьмется делать трехмесячный аборт. А когда Кина сказала ему, что ей делали трехмесячный и что, как он видит, она жива-здорова, ответил, что, мол, видит, что она жива, а вот будет ли рожать теперь — это еще вопрос. Кина промолчала и лишь спросила, что же будет теперь со мной. А он ответил, что ничего страшного, государство позаботится о  т а к и х, как я, что мне дадут направление в специальный роддом, где меня никто не знает, и там я спокойно рожу ребенка, на радость какой-нибудь бездетной паре, и снова буду невеста первый сорт. Я поняла, что дальнейшие разговоры — пустая трата времени, и потащила Кину к двери.

— Интересное дело, — бросил нам доктор вдогонку, — дамы спят то с одним, то с другим, а потом, когда не удается схватить кого-нибудь за жабры, приходят — и, будьте любезны, помогите им избавиться от ребенка!

Именно в этот момент в кабинет входила Дида Цочова…

С улицы донесся какой-то шум, и через минуту в дверях появилась мать с двумя сумками в руках.

— Я сразу поняла, что ты приехала. Только ты оставляешь калитку открытой… С приездом!

— Сначала обругала, а потом — нате вам — с приездом! — начала я с места в карьер, поскольку известно, что лучшая защита — нападение.

— Тебя не то что ругать, драть надо! Два месяца ни слуху ни духу, — сердито сказала мать, внимательно оглядывая меня, и вдруг спросила изменившимся голосом: — Уж не заболела ли ты? Что-то вид неважный…

Момент был самый подходящий, чтобы признаться, и я начала:

— Ладно, так и быть, скажу, только не кричи и не падай в обморок.

— Что-что? С чего это я должна падать в обморок? — вздрогнула мать.

— С того. Беременная я.

— Беременная?! Без мужа?!

— Без мужа!

— Елена, это неправда!

— Правда, уже три месяца, — сказала я мягче.

— Боже, какой позор! — всплеснула она руками и опустилась на стул.

Я испугалась не на шутку, не знала, что делать: ведь у матери очень слабое сердце.

— Боже, — продолжала она, — за что нам такой позор? В чем мы грешны перед тобой, какое зло причинили?.. Все беды, все несчастья — все на нашу голову, все на нашу, — причитала мать. — Как жить теперь, как людям в глаза смотреть? Боже, боже…

— Хватит тебе причитать. Как по умершей!..

— Ох, лучше б ты умерла, может, легче было бы. Убила ты меня, уничтожила… А узнает отец — обеих прибьет.

Отец возвращался из лесничества в пятницу вечером. У меня еще было время, чтобы определиться, — вечер и целый завтрашний день.

Мать проплакала всю ночь. Я тоже не могла уснуть, задремала уже на рассвете. Когда проснулась, время близилось к полудню. Мать гремела на кухне посудой — видно, не ходила на работу. Внешне она казалась спокойной и, как только я появилась на кухне, начала расспрашивать, как все это случилось. Но я уже знала, что это ее спокойствие не сулит ничего хорошего. Как правило, вслед за этим в ход идут оплеухи и затрещины. Если бы спросила меня по-человечески, без этого менторского тона, я бы рассказала ей все как есть, а теперь — нет. Сказала только, что, мол, она взрослый человек и должна знать, как все это случается. Больше не стала ничего говорить, схватила авоську и ушла в магазин, чтобы не видеть этого укоризненного взгляда и не слушать охи и ахи. Но и от этой затеи мне тоже пришлось отказаться, потому что уже в мясном магазине начались всякие неприятности.

— Иван, ты выбирай нам мясо какое получше, попитательнее, — с ехидцей сказала мяснику какая-то бабка из верхней махалы, когда подошла моя очередь.

Я заметила, как все заухмылялись, но сделала вид, что меня это не касается. И хорошо, потому что мясник ответил за меня сам:

— Почему бы не выбрать? Леночка молоденькая, красивая и есть должна вкусно. Это тебе, старой карге, один черт что лопать.

— Да мы не про то, не про молодость и красу, Иван! — подхватила инициативу другая старуха, когда я уже выходила из магазина. — Подарочек принесла себе в подоле из города, подарочек!

Охота зайти еще куда-нибудь пропала. К тому же я встретила одну из наших соседок, тетю Цецу. Говорю ей «здрасьте», а она уставилась на меня, будто я ей второй год долг не отдаю, и молчит.