Не сбавляй оборотов. Не гаси огней - [4]
— Бог мой, даже не верю, что ты все-таки смертный, а не божество какое-нибудь! Сам невредим, а машина просто в лепешку. Бьюсь об заклад, в авторемонте тебя обдерут как липку.
Он был совсем не похож на призрака. Кровь и плоть. Рост чуть меньше шести футов, весит около 80 кило, стройный и подтянутый, самую чуточку не дотягивает до того, чтобы зваться каланчой. Теперь, когда он снял пончо, я разглядел, что одежда на нем такая же, как у меня — только штаны до того выцвели, что жирные пятна выглядели темнее остальной ткани, а серый жилет был усеян приклеившимися кусочками серебристой изоленты. Единственным заметным отличием между нами была обувь: на нем красовались высокие черные кеды «Конверс Олл Стар», классическая модель, я в последний раз видел такие на уроках физкультуры в старших классах.
Я промолчал, и он смерил меня пристальным, оценивающим взглядом — только тут я обратил внимание на его глаза.
Они были необыкновенной голубизны, цвета неба в знойный летний день, почти прозрачные; по временам они зажигались мягким безумным блеском, потом в них мелькало что-то такое дикое и необузданное, и на лице медленно расплывалась довольная улыбка — в этот момент его глаза на миг делались бесцветными.
— Башка-то как? Хочешь, заскочим к костоправу, пусть поглядит — может, чего в мозгах повредилось?
— Не надо, — выдавил я, — это все чертов грипп. Грипп-жрун. Надеюсь, ты его от меня не подхватишь.
— А ты уверен, что это не буйволиный грипп?
— Это еще что такое? — по блеску в его глазах мне следовало догадаться, что вопрос с подвохом.
— Ощущения такие, будто по тебе пробежалось целое стадо буйволов.
— Вот у меня как раз то же самое, и это только один из симптомов.
— Боже правый, — рассмеялся он, — звучит фигово. Но если к доктору ты не хочешь, как насчет лекарств? Таблетки, они на то и нужны, чтобы ничего не болело.
Я был от всей души с ним согласен, но вслух лишь осторожно произнес:
— Далековато отсюда до аптеки.
— Бардачок, — для верности он еще и головой кивнул в сторону бардачка. — Кажется там, в аптечке, был кодеин. Номер четыре. Понятия не имею, что означает эта четверка, но таблетки можешь взять.
Я и взял. Аптечка уже лежала у меня на коленях, открытая, а я всеми силами старался скрыть охватившее меня радостное возбуждение.
— Четыре, — объяснил я, — означает, что нужно принимать сразу по четыре таблетки, иначе оно попросту не подействует.
— Ха, вот уж никогда не думал! — усмехнулся Джордж. — Знаешь, что я тебе скажу: это и есть главная польза от шатания по миру и разговоров со всякими разными людьми — получаешь кучу знаний и начинаешь смотреть на вещи по-новому.
Он наклонился и сунул руку под сиденье. Целиком поглощенный разжевыванием кодеина, я решил, что он просто отвернулся из вежливости. Но когда он выпрямился, я увидел у него в руках черную бейсболку. Он нахлобучил кепку на макушку, надвинул до самых глаз. По тулье белыми буквами расходилась надпись: «Геи-нацисты за Иисуса».
— Ду и кебка! — мой одеревеневший от лекарства язык еле ворочался, а мозги так и вовсе закаменели. В кабине вдруг стало тесно.
— Это мне подарил парнишка, которого я буксировал в последний раз. Уэйном звали. Оттащил его от Энкор-Бэй до Альбиона. Он говорил, эта кепчонка хороша, чтобы завязать разговор.
— Впечатляет, — признал я, запихивая аптечку обратно в бардачок.
Джордж нетерпеливо дал по газам.
— Хотел поблагодарить тебя за сухую одежду и кодеин, — сказал я ему. — Денек был дерьмовый, но ты меня спас.
— Сам бывал в твоей шкуре, — сказал Джордж и еще прибавил газу. — Ну так что, каков план? Куда тебя везти и как быстро?
Я откинулся на спинку сиденья, не в силах бороться с усталостью. Сон, чертова кредитка, дрова, пропотеть, убытки — пока суть да дело, я успел составить программу действий, но теперь мог припомнить только отдельные куски.
— Отвези меня к Ичману, в Гернвиль. Если к утру я еще буду жив, то с остальным разберусь сам.
— Считай, ты уже в пути, — сказал он и потянулся к тормозам.
Я сдерживался как мог, но голос совести все же прорвался наружу. Джордж был добр ко мне, заботлив, человечен, а я собирался расплатиться с ним просроченной кредиткой. Даже в таком отчаянном положении я не мог позволить себе наколоть его.
— Погоди, — вздохнул я. — Я тебе объясню, как обстоят дела. Все, чем я могу с тобой расплатиться, это кредитка, которую банк требует вернуть уже месяца три. Я ехал в город, чтобы получить тысячу долларов предоплаты за поставку дров. Думаю, что смогу раздобыть деньги завтра и заплатить Ичману за ремонт. А ты сколько хочешь за свои услуги?
Он сунул руку в жилетный карман и всучил мне бумажку, которую я сперва принял за чек. В каком-то смысле это и был чек:
— А какие еще бывают халявы? — растерянно спросил я.
Джордж проницательно поглядел на меня — этак удивленно, но с уважением, — а потом едва заметно склонил голову.
— По правде сказать, я и сам не знаю. Первая любовь, может быть, хотя некоторые активно против этого возражают. Что касается меня, то я привык в жизни полагаться на собственное невежество, страсть к переменам и силу воображения.
Этот буксировщик, Джордж Гастин, вдруг вызвал во мне острое любопытство. Он был не из породы Ичмана или Бэйли.
На диком-диком Западе жила дикая-дикая утка по имени Какша. Как она там очутилась и что из этого вышло, вы узнаете из мистически-хамского вестерна «Какша».У героев этой книги очень разносторонние интересы и богатая биография. Дедушка Джейк, например, любит сидеть на крыльце своего дома, потягивая крепкий алкогольный напиток «Шепот смерти». Двухметровый внук Джейка, Кроха, к спиртному равнодушен. Зато он любит строить заборы. А огромному неуловимому кабану, живущему неподалёку, больше всего нравится эти заборы разрушать.
Это эпос об отщепенцах современности, о магах новейших времен — о бандитах и мечтателях с большой дороги, о виртуозах вне закона, о престидижитаторах, благородных наркобаронах, картежниках и алхимиках наших дней. Пока читатель предвкушает философско-литературные радости, которые сулит название книги, тысячи специально обученных, невыдуманных и весьма серьезно настроенных представителей сил зла, настойчиво трудятся, создавая и преумножая опасные повороты сюжета, фатальные ситуации и устрашающие эпизоды.
Джим Додж (р. 1945) — американский поэт и прозаик, автор повести «Какша» (1983) и двух романов «Не сбавляй оборотов. Не гаси огней» (1987) и «Трикстер, Гермес, Джокер» (1990). Вся проза Доджа была опубликована на русском языке издательством «Livebook».Сборник «Дождь на реке» — последняя книга Джима Доджа, вышедшая в 2012 г.Джим Додж работал сборщиком яблок, укладчиком ковров, школьным учителем, профессиональным игроком, пастухом, лесорубом, лесником. Сейчас живет на севере Калифорнии с женой и сыном, преподает писательское мастерство.Это все, что нам необходимо о нем знать.
Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.
Журналистка Эбба Линдквист переживает личностный кризис – она, специалист по семейным отношениям, образцовая жена и мать, поддается влечению к вновь возникшему в ее жизни кумиру юности, некогда популярному рок-музыканту. Ради него она бросает все, чего достигла за эти годы и что так яро отстаивала. Но отношения с человеком, чья жизненная позиция слишком сильно отличается от того, к чему она привыкла, не складываются гармонично. Доходит до того, что Эббе приходится посещать психотерапевта. И тут она получает заказ – написать статью об отношениях в длиною в жизнь.
Истории о том, как жизнь становится смертью и как после смерти все только начинается. Перерождение во всех его немыслимых формах. Черный юмор и бесконечная надежда.
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.
Янис 12 лет и она — «ребенок-одуванчик». Так в Швеции называют не белокурых ангелоподобных деток с аккуратным пробором и в чистеньких вельветовых брючках, а подростков, которые в своем и без того непростом возрасте вынуждены преодолевать всевозможные жизненные трудности. Янис учится в школе, любит кататься на велосипеде, а ещё ей приходится делить комнату со старшим братом, который связался с плохой компанией. Но вдруг — это волшебное, сказочное вдруг — у Янис появляется совершенно необычная подруга. И с этого момента начинают происходить самые удивительные (и ужасные!) события, какие только способны себе представить жители небогатого стокгольмского пригорода.
Родословная героя корнями уходит в мир шаманских преданий Южной Америки и Китая, при этом внимательный читатель без труда обнаружит фамильное сходство Гриффита с Лукасом Кортасара, Крабом Шевийяра или Паломаром Кальвино. Интонация вызывает в памяти искрометные диалоги Беккета или язык безумных даосов и чань-буддистов. Само по себе обращение к жанру короткой плотной прозы, которую, если бы не мощный поэтический заряд, можно было бы назвать собранием анекдотов, указывает на знакомство автора с традицией европейского минимализма, представленной сегодня в России переводами Франсиса Понжа, Жан-Мари Сиданера и Жан-Филлипа Туссена.Перевернув страницу, читатель поворачивает заново стеклышко калейдоскопа: миры этой книги неповторимы и бесконечно разнообразны.