Не самые хорошие соседи - [65]

— Вы готовы? — На пороге стоял Ула в черном обмундировании.

— Не сегодня. Я не могу.

У меня не было никакого желания идти на ночную прогулку, к тому же Ула был последним человеком на земле, с кем мне бы сейчас хотелось общаться.

— Почему? Бьянка и дети ведь не дома?

Откуда ему это известно? Я разозлился:

— Вы с ней говорили?

Ула поспешил отрицательно покачать головой:

— Я видел, как они отъезжали.

— Я уже сказал, что не могу сегодня.

— Но вы же видели график! — Он порылся в своих многочисленных карманах и вытащил бумагу. — Вот, мы сегодня дежурим. Если не можете, надо было сообщить об этом раньше.

Мне хотелось сказать ему, чтобы он засунул этот график себе в задницу и что я не признаю общество, которому нужны патрульные и дружинники. Но вместо этого ответил:

— О’кей. Подождите минуту.

Мы шли по велосипедным дорожкам, прочесывая двор за двором, тьма вокруг домов сгущалась. Ула всюду заглядывал — прислоняя руки к стеклу, всматривался в окна технических построек, перевешивался через ограды и светил фонариком в садовую темноту.

Я вздохнул. Казалось, что мне снова двенадцать и я играю в супергероя.

Мы почти не разговаривали. Меня занимали лишь собственные мысли, в горле стоял ком. Но под фонарем у ступенек возле игровой площадки мы остановились, а Ула заговорил об ограблении, которое ему пришлось пережить и которое все в нем перевернуло.

— Я думаю, самое страшное, что может случиться с человеком, — это утрата ощущения безопасности, — сказал он.

— Странно, — ответил я. — Во всех фильмах и книгах безопасность показывают как что-то глуповатое, зону, из которой надо вырваться, чтобы стать свободным.

Внимательно осматривая площадь и сквер, Ула ответил:

— Отношение меняется, как только ты сам оказываешься в опасной ситуации.

Он наверняка прав. Мое положение было во многом привилегированным.

В третий раз обходя наш двор, мы заметили Жаклин, сидевшую на кухне с бокалом вина.

— Она слишком много пьет, — сказал Ула. — Мне кажется, ей плохо.

Угрызения совести сдавили мне грудь.

— Ей не разрешили работать в детском саду, — сказал я. — Бьянка говорила о том, что случилось?

Ула, казалось, даже сочувствовал, когда я рассказал, как Жаклин взяла домой Беллу, и не понимал, почему Бьянка так резко отреагировала.

— Жаклин просто пыталась оказать ей услугу, — сказал он, когда мы шли через наш двор.

Вот так сюрприз. Ула всегда принимал сторону Бьянки.

Я хотел попросить его сказать то же самое и ей, когда вдруг заметил что-то в нашем гараже. Какое-то движение в маленьком окне. Отблеск света на стене.

— Это еще что за чертовщина?

— Идем! — осторожно махнул рукой Ула.

Я двинулся за ним в мрачном предчувствии. Быстро и тихо мы приблизились к выездным воротам.

— Тсс… — приложил палец к губам Ула.

Держа фонарик, как пистолет, он направил его на дверь. Никаких сомнений — следы взлома.

— Я звоню в полицию, — сказал я.

— Бессмысленно. Они не успеют, — сказал он и схватился за ручку.

— Это может быть опасно, — произнес я.

Ула дышал через нос, его глаза сузились, он резко открыл дверь и крикнул:

— Стоять! Не двигаться!

Луч фонарика нашарил в темноте двух парней в спортивных костюмах и кроссовках.

— Не двигаться! — крикнул Ула.

Я узнал взломщиков сразу.

— Я знаю вас, — сказал я, — Лиам и Бленидон.

Они учились в нашей школе.

— Свиньи, — бросил Ула.

— Это мальчишки, — сказал я, — им нет восемнадцати.

Ула фыркнул и топнул ногой, по-прежнему держа их под прицелом фонарика.

— Закрой дверь.

Я закрыл.

Лиам и Бленидон так и стояли замерев.

— Спокойно, о’кей? — проговорил в конце концов Лиам. — Мы сейчас уйдем. Я клянусь, нас здесь больше не будет.

Это было здравое предложение. Я же их узнал. У Лиама я вел уроки, славный парень, хорошо играет в гандбол. Сбился с пути после развода родителей. А Бленидон из тех неуверенных в себе подростков, которые всегда добывают себе авторитет жесткими поступками.

— Даже не думайте! — сказал Ула. — Станьте к стене!

— Но…

С ненужной силой оттолкнув меня в сторону, Ула сделал несколько резких шагов и, приблизившись к парням, вытащил из кармана брюк продолговатый черный предмет.

— Что это? — спросил я.

Дубинка. Складная дубинка.

— Руки на стену! — заорал Ула.

— Прекратите! — сказал я. — Мы позвоним их родителям. Мы заявим в полицию.

Ула отметал все возражения, размахивая дубинкой:

— Им никто и ничего не сделает, даже если мы заявим.

Тут Лиам сделал резкий маневр, пытаясь вырваться, но Ула перекрыл ему путь и ударил. Одновременно Бленидон понял, что для него это шанс, и за спиной у Улы бросился к двери. Я сделал шаг в сторону и дал ему уйти.

— Ну все, хватит, — сказал я.

Но Ула продолжал угрожать Лиаму дубинкой.

— Клянусь, я на тебя заявлю, — сказал Лиам и сплюнул кровью. Его щека мгновенно распухла.

— Что, черт возьми, происходит? — проговорил я.

Они стояли друг против друга, как на дуэли. В конце концов Ула отступил, по-прежнему держа дубинку в поднятой руке.

Лиам провел рукой по разбитой губе, посмотрел на меня с обидой и скрылся во дворе.

Хватка Улы ослабла, дубинка выпала у него из рук.

Голова кружилась. Насилие всегда вызывало у меня отвращение, но после того, что случилось в стокгольмской школе, мне пришлось признать, что оно живет в каждом из нас. Под кожей. У Улы. И у меня тоже.