Не просто выжить... - [29]

— Меньше никак нельзя — произведешь дурное впечатление. Теперь покури, пока я оденусь, вот хорошая «гавана». — Вальтер вышел в другую комнату, дверь которой была закрыта тяжелыми, зелеными с золотом шторами.

Женьке очень нравился кабинет Вальтера, расчетливое убранство которого не только отражало вкус хозяина, но и вселяло в посетителя уверенность в том, что только здесь он может быть спокоен и уверен в благополучном будущем, здесь без особого труда будут решены все его сложные, порой трагичные проблемы.

Старая кожаная мебель, ласковая, как доброжелательная хозяйка, своей добротностью подчеркивала, что ее обладатель — деловой, знающий человек, но не сухой и равнодушный, а понимающий надежды, чужую боль, позор унижения и, главное, способный и искренне желающий помочь. Помочь немедленно, повинуясь не только долгу, но и сердцу.

Женька, как и любой посетитель, чувствовал себя здесь спокойно и уютно. Словно все это — и глубокие кресла, в которые прячешься словно в крепкую раковину, защищающую человека со всех уязвимых сторон, и из которых торчат только нос и коленки, и картины старых мастеров на стенах, и сабли на коврах, и веселые безделушки, и мерно, глухо стучащие напольные часы темного резного дерева, — все это существует именно для него, для его душевного и физического комфорта. Словом, обстановка, терпеливо, расчетливо и внимательно создаваемая хозяином дома, верно служила всем его целям.

Вальтер задерживался. Женька не знал, что в спальне у него есть еще один телефон, по которому хозяин говорит сейчас именно о нем, и если бы Женька случайно в эту минуту снял трубку, он, возможно, избежал бы в ближайшем будущем многих серьезных неприятностей. Но Женька блаженно пускал голубоватые кольца дыма, предвкушая интересный вечер, благодушествовал в радужных перспективах, поерзывал от нетерпения начать новую жизнь, вызванного пламенной речью адвоката, и ни о чем плохом не думал…

Гулко ударили высокие напольные часы, и их величавые удары подхватили другие, во множестве висевшие в комнате. Весь этот перезвон длился довольно долго, пока хриплая, но шустрая кукушка не подвела пунктирную черту. Вальтер вышел из спальни с последним затихающим звуком, одетый в настоящий смокинг и с массивной тростью в руке.

Такси ждало их у подъезда — черная, чисто вымытая машина с радиотелефоном. Шофер Володя — с усиками и баками — весело распахнул дверцу, поддержал адвоката за локоть и скользнул за руль.

— На Арбат, Вольдемар Альбертович?

— Туда, милый, туда.

— Музыка не беспокоит, не сквозит?

Вальтер устроился поудобнее, сдвинул набалдашником трости шляпу на затылок.

— Как ты живешь, Вовчик? Не шалишь больше?

— Что вы, Вольдемар Альбертович, на всю жизнь запомнил.

— И что же ты запомнил? — строго спросил Вальтер. — Наверное, что нельзя брать чужое, тем более силой, тем более женщину? Да?

Володя обернулся к нему и, весело блеснув зубами, ответил:

— Запомнил я вот что: кому я обязан своей свободой и незагубленной молодостью. Сейчас за квартиру хлопочу, жениться решил. Поможете?

— Жениться-то?

Володя захохотал:

— Нет уж, тут я сам справлюсь! Еще как!

— Ну, напиши мне там на бумажке: какой район, число душ и прочее. Попробую.

Машина остановилась в одном из арбатских переулков у старинного особнячка с колоннами и балконом, с красивой лепниной и окнами фонарем.

Вальтер вышел и, постукивая тростью по асфальту, пошел к подъезду, бросив на ходу:

— Запиши за мной.

Жизнерадостный Володя опять засмеялся и хитро спросил:

— Округлить, Вольдемар Альбертович?

— Как обычно. Но не зарывайся, знай меру.

— А когда подать?

— К двадцати трем. Но смотри, курящих пассажиров не брать, чтобы в салоне чужой махоркой не воняло, — не люблю.

Поднявшись на второй этаж, они остановились у тяжело обитой двери с неразборчивой медной табличкой, и Вальтер, опираясь на трость, подышал немного.

— С той поры еще не сняли — хозяину нравится, — пояснил он, кивая на табличку и протягивая руку к звонку, тоже какому-то чудному — его надо было крутить, по звон, раздавшийся за дверью, был вполне современным — мелодичным, щебечущим и интимным, щадящим нервы хозяев.

В квартире послышались звонкие шаги, защелкали замки — на пороге стояла симпатичная девица в коротенькой юбке, в белом передничке и кружевной наколке.

Вальтер поклонился и протянул ей шляпу. Она кивнула ему, вежливо улыбнулась Женьке и пошла по коридору, приглашая за собой.

В большой комнате с темными картинами на обитых материей стенах, с темными шторами на окнах и дверях главной мебелью был камин со всем, что ему полагается: на мраморной полке — каминные часы с пастушкой и подсвечники, над ней, между двумя длинными мечами без ножен, — обтянутый черной кожей и обитый стальными полосами щит, по обе стороны каминной решетки — кочерга, шпицы, совочек и еще какие-то непонятного назначения предметы. Низкий абажур с кистями над большим овальным столом под зеленым сукном и на многих резных ногах бросал яркий свет на мелки и карты, пепельницы, коробки с табаком и сигарные ящички, бокалы с вином, на зажженную свечу для раскуривания трубок и сигар?

Вокруг стола, на стульях с высокими спинками, вольно, без пиджаков, с ослабленными узлами галстуков, но при жилетах, расположились несколько мужчин, трое из которых — известный актер-комик, ученый с мировым именем и маститый писатель — были Женьке хорошо знакомы. Правда, знакомство это было односторонним: он часто видел их на телеэкране, на фотографиях в печати, слышал о них много сплетен, они же не только не знали его имени, но и, конечно, не подозревали о его существовании.