Не прикасайся ко мне - [141]
— Иди к генерал-губернатору, кузина, — говорил дон Примитиво. — Оставь меня одного in extremis extrema[197]. Дай мне власть римского диктатора, и увидишь, я спасу роди… я хочу сказать, моего кузена.
И он стал отдавать приказания налево и направо, выгребать книги из шкафов, рвать письма и бумаги. Скоро в кухне запылал большой костер. Рубили старые ружья, швыряли в отхожее место заржавленные револьверы. Служанка, хотевшая припрятать дуло одного ружья для раздувания огня в печке, получила нагоняй.
— Conservare etiam sperasti, perfida?[198] В огонь его!
И аутодафе продолжалось.
Вдруг он увидел старую рукопись на пергаменте и прочитал название:
— «Круговороты небесных тел. Коперник». Фу! Ite maledicti, in ignem salanis[199], — воскликнул он, швырнув ее в пламя. — Круговороты, перевороты, Коперник! Преступление за преступлением! Не подоспей я вовремя… «Свобода на Филиппинах»[200]. Та-та-та! Ну и книжки! В огонь!
Сжигались и вполне невинные сочинения, написанные бесталанными авторами. Даже «Капитану Хуану», этой глупенькой книжонке, не удалось спастись. Кузен Примитиво был прав: праведники расплачивались за грешников.
Пятью-шестью часами позже на одном званом вечере в доме, расположенном в центре города, гости обменивались мнениями по поводу недавних событий. Там были старухи и старые девы на выданье, жены и дочери чиновников в длинных платьях. Они обмахивались веерами и зевали. Среди мужчин, лица которых, как и лица женщин, говорили об их образовании и происхождении, был пожилой однорукий сеньор невысокого роста; все обращались к нему с глубоким почтением, а он хранил презрительное молчание.
— Раньше я, по правде говоря, терпеть не могла монахов и жандармов, они так плохо воспитаны! — говорила одна толстая дама. — Но теперь я поняла их заслуги и всю их пользу; я даже готова выйти замуж за любого из них. Я — патриотка.
— Вполне с вами согласна! — подхватила тощая дама. — Как жаль, что нет с нами прежнего генерал-губернатора: он бы очистил страну, как луковку!
— И с флибустьерскими бандами было бы покончено!
— Ведь говорят, что еще есть много незаселенных островов. Почему бы не выслать туда этих сумасшедших туземцев? Будь я генерал-губернатором…
— Сеньоры, — сказал однорукий, — генерал-губернатор знает свой долг; он, говорят, сейчас весьма разгневан, ведь этот Ибарра был осыпан его милостями.
— Осыпан милостями! — повторила тощая, яростно обмахиваясь веером. — Вы посмотрите, какие неблагодарные твари эти индейцы. Можно ли с ними обращаться, как с людьми? Господи Иисусе!
— А знаете ли вы, что я слышал? — спросил один офицер.
— Что такое? Что еще говорят?
— Достойные доверия особы утверждают, — сказал офицер при всеобщем молчании, — что весь этот шум с постройкой школы был чистейшей сказкой.
— Иисусе! Вы сами видели? — воскликнули женщины, уже поверив в сказку.
— Школа была только предлогом; он хотел возвести крепость, чтобы обороняться, если бы мы его атаковали…
— Иисусе! Какой позор! Только индеец способен на такую гнусную затею! — воскликнула толстуха. — Будь я генерал-губернатором, уж вы увидели бы… увидели бы…
— Я то же самое говорю! — воскликнула тощая, обращаясь к однорукому. — Я засадила бы за решетку всех адвокатишек, студентишек, купчишек и без всякого следствия изгнала бы их или на каторгу отправила. Зло надо вырывать с корнем!
— Но говорят, что этот флибустьер — сын испанца! — заметил однорукий, ни на кого не глядя.
— Вот-вот! — ничуть не смущаясь, воскликнула толстая дама. — В таких делах всегда замешаны креолы! Сами-то индейцы ничего не смыслят в революциях! Вскорми ворона… вскорми ворона!..[201]
— Знаете ли вы, что я слышала? — спросила одна креолка, прервав разговор. — Жена капитана Тинонга… Помните? Того самого, в чьем доме мы веселились и ужинали на празднике в Тондо…
— У которого две дочери? Ну и что?
— Его супруга сегодня подарила генерал-губернатору кольцо в тысячу песо!
Однорукий повернул голову.
— В самом деле? А по какому поводу? — спросил он, и глаза его блеснули.
— Она сказала, это, мол, рождественский подарок…
— До рождества-то еще целый месяц.
— Боится, не свалилась бы беда на голову… — заметила толстуха.
— И старается прикрыться, — добавила тощая.
— Кто щедр сверх меры, тому нет веры.
— Я тоже об этом подумала, вы не в бровь, а в глаз попали.
— Надо разобраться, — задумчиво промолвил однорукий. — Боюсь, что здесь-то и зарыта собака.
— Зарыта собака, вот именно, я это и хотела сказать, — повторила тощая.
— И я тоже, — перебила ее толстуха. — Ведь жена капитана Тинонга ужасно скупая… Нам она еще ничего не подарила, а мы ведь бывали у нее в доме. Уж если такая мелочная скряга швыряет подарочек в тысячу песо…
— А это правда? — спросил однорукий.
— Еще бы! Сущая правда! Моей кузине сообщил ее жених, адъютант его превосходительства. Я даже думаю, что это то самое кольцо, которое было на их старшей дочери в день праздника. Она всегда увешана брильянтами!
— Ходячая витрина!
— Выставляет себя напоказ, как для рекламы! Можно не покупать журнал мод и не глядеть на манекенов, а…
Однорукий под каким-то предлогом покинул общество.
Два часа спустя, когда все уже спали, кое-кто из жителей Тондо получил приглашение, врученное солдатами… Власти не могли допустить, чтобы некоторые влиятельные и богатые особы спали в домах, столь небрежно охраняемых и дурно проветриваемых: в крепости Сантьяго
Хосе Протасио Рисаль Меркадо и Алонсо Реалонда — таково полное имя самого почитаемого в народе национального героя Филиппин, прозванного «гордостью малайской расы». Писатель и поэт, лингвист и историк, скульптор и живописец, Рисаль был, кроме того, известен как врач, зоолог, этнограф и переводчик (он знал более двух десятков языков). Будущий идеолог возрождения народов Юго-Восточной Азии получил образование в Манильском университете, а также в Испании и Германии. Его обличительные антиколониальные романы «Не прикасайся ко мне» (1887), «Флибустьеры» (1891) и политические памфлеты сыграли большую роль в пробуждении свободомыслия и национального самосознания филиппинской интеллигенции.
Представляемое читателю издание является третьим, завершающим, трудом образующих триптих произведений новой арабской литературы — «Извлечение чистого золота из краткого описания Парижа, или Драгоценный диван сведений о Париже» Рифа‘а Рафи‘ ат-Тахтави, «Шаг за шагом вслед за ал-Фарйаком» Ахмада Фариса аш-Шидйака, «Рассказ ‘Исы ибн Хишама, или Период времени» Мухаммада ал-Мувайлихи. Первое и третье из них ранее увидели свет в академической серии «Литературные памятники». Прозаик, поэт, лингвист, переводчик, журналист, издатель, один из зачинателей современного арабского романа Ахмад Фарис аш-Шидйак (ок.
Дочь графа, жена сенатора, племянница последнего польского короля Станислава Понятовского, Анна Потоцкая (1779–1867) самим своим происхождением была предназначена для роли, которую она так блистательно играла в польском и французском обществе. Красивая, яркая, умная, отважная, она страстно любила свою несчастную родину и, не теряя надежды на ее возрождение, до конца оставалась преданной Наполеону, с которым не только она эти надежды связывала. Свидетельница великих событий – она жила в Варшаве и Париже – графиня Потоцкая описала их с чисто женским вниманием к значимым, хоть и мелким деталям.
«Мартин Чезлвит» (англ. The Life and Adventures of Martin Chuzzlewit, часто просто Martin Chuzzlewit) — роман Чарльза Диккенса. Выходил отдельными выпусками в 1843—1844 годах. В книге отразились впечатления автора от поездки в США в 1842 году, во многом негативные. Роман посвящен знакомой Диккенса — миллионерше-благотворительнице Анджеле Бердетт-Куттс. На русский язык «Мартин Чезлвит» был переведен в 1844 году и опубликован в журнале «Отечественные записки». В обзоре русской литературы за 1844 год В. Г. Белинский отметил «необыкновенную зрелость таланта автора», назвав «Мартина Чезлвита» «едва ли не лучшим романом даровитого Диккенса» (В.
«Избранное» классика венгерской литературы Дежё Костолани (1885—1936) составляют произведения о жизни «маленьких людей», на судьбах которых сказался кризис венгерского общества межвоенного периода.
В сборник крупнейшего словацкого писателя-реалиста Иозефа Грегора-Тайовского вошли рассказы 1890–1918 годов о крестьянской жизни, бесправии народа и несправедливости общественного устройства.
В однотомник выдающегося венгерского прозаика Л. Надя (1883—1954) входят роман «Ученик», написанный во время войны и опубликованный в 1945 году, — произведение, пронизанное острой социальной критикой и в значительной мере автобиографическое, как и «Дневник из подвала», относящийся к периоду освобождения Венгрии от фашизма, а также лучшие новеллы.
Новое историко-приключенческое произведение Ивана Медведева «Братья по крови» – своеобразная хроника пиратства, повествование о «джентльменах удачи» во все времена: от эпохи Гая Юлия Цезаря до XIX века.Десять сюжетов занимательных приключений из истории морского пиратства и путешествий погрузят вас в атмосферу приключений, поисков сокровищ и сражений.
В настоящем издании публикуются в новых переводах два романа первой серии «Национальных эпизодов», которую автор начал в 1873 г., когда Испания переживала последние конвульсии пятой революции XIX века. Гальдос, как искренний патриот, мечтал видеть страну сильной и процветающей. Поэтому обращение к истории войны за независимость Гальдос рассматривал как свой вклад в борьбу за прогресс современного ему общества.
Роман о национальном герое Китая эпохи Сун (X-XIII вв.) Юэ Фэе. Автор произведения — Цянь Цай, живший в конце XVII — начале XVIII века, проанализировал все предшествующие сказания о полководце-патриоте и объединил их в одно повествование. Юэ Фэй родился в бедной семье, но судьба сложилась так, что благодаря своим талантам он сумел получить воинское образование и возглавить освободительную армию, а благодаря душевным качествам — благородству, верности, любви к людям — стать героем, известным и уважаемым в народе.
Книги Элизабет Херинг рассказывают о времени правления женщины-фараона Хатшепсут (XV в. до н. э.), а также о времени религиозных реформ фараона Аменхотепа IV (Эхнатона), происходивших через сто лет после царствования Хатшепсут.