...Не повод для знакомства - [19]

— Как-нибудь в другой раз, сегодня уже поздно, — вот так, максимально равнодушным голосом, а как бьется, как кричит от боли ее сердце, он не услышит.

— Ну ладно, уговорила, — легкое разочарование в голосе. — В другой, так в другой. Ну а когда я тебя увижу?

Тишина. Ей трудно говорить, ведь сердце выросло до огромных размеров и заполнило собою горло. Он хочет ее увидеть. И уже без издевки в голосе. Он хочет ее увидеть, как же быть?

— Чего молчишь? Когда я смогу тебя увидеть? И где? Хотелось бы наедине и под крышей, не май месяц жопу на улице морозить…

Тома по-прежнему молчала. А что говорить? В его голосе слышен неприкрытый цинизм. Да, он хочет ее видеть, и с вполне определенной целью… А она, чего хочет она? Видеть его, целовать, обнимать, отдаться своему господину, пусть даже испытав при этом страшную боль — все, что угодно, только бы увидеть его, только бы быть рядом, только бы слышать его слова: "Теперь ты моя женщина"!!!

И она сдалась:

— В пятницу мои уезжают, я остаюсь одна…

— До воскресенья? — в голосе похотливые нотки. Томе казалось, что он раздевает ее одним только голосом, словно передавая свою мужскую силу посредством телефонных проводов.

— Да, — слишком тихо ответила Тамара. Ей было безумно стыдно за свою слабость, но она ничего не могла с собой поделать. Она была готова на любые жертвы, только бы он пришел! Только бы еще хоть раз заглянуть в его порочные глаза, утонуть в их бесстыдстве, ощутить на губах его сладкий поцелуй. И повторила громче: — Да!

— Отлично! Жди, Маленькая! — его сладкий голос сменили резкие, противные гудки.

В пятницу ноги сами несли Тамару домой. Еле дождавшись конца четвертой пары, она выскочила из института, забыв попрощаться с подружкой Ирой Дубовиковой. Дома носилась по квартире, наводя порядок, вытирая и без того блестящие, без единой пылинки столы и полки, пылесося и без того безукоризненно чистый ковер. Ее раздражало, до чего же медленно сегодня собирается на дачу мать, до чего же неуклюжа сегодня Надька: ну когда же они, наконец, уедут?!! Ведь уже полседьмого, а они еще топчутся дома, а ведь в семь придет Влад! И, не дай Бог, он появится при родителях — они же сразу все поймут, они же сразу догадаются, чем она намерена заниматься в их отсутствие!

Влад появился только около восьми, когда уже не только уехали родители, но и Тамара почти перестала его ждать, начав сомневаться, что он говорил серьезно. Она металась по квартире, бегала от окна к окну: Влад, Владушка, любимый мой, родной, где же ты? Когда, наконец, мелодично затренькал дверной звонок, Тома была уже в таком состоянии, что готова была целовать ноги своему господину, готова была выполнить любое его пожелание, принести себя, презренную, в жертву своему любимому Владичке.

А Владу того и надо было. Он вполне намеренно опоздал на целый час. Во-первых, на случай непредвиденной задержки дома Сушковых-старших. А во-вторых — чтобы к его приходу Тома была уже, что называется, "тепленькая", готовенькая к употреблению, чтобы не терять драгоценного времени на бессмысленные разговоры. Да и о чем им разговаривать? Его в Тамаре интересовал один конкретный аспект, а познавать ее "суть" ему без надобности, он ее и так…, а "суть" пусть в песок.

Тамара застелила свежее белье на родительскую двуспальную кровать. Выключила верхний свет, зажгла красивые витые свечи, включила тихую ненавязчивую музыку, чтобы ее господину было приятнее. Господин, ни слова не говоря, одарил наложницу быстрым дежурным поцелуем и приступил к удовлетворению своих прихотей. Как и в прошлый раз, наслаждения партнерши его мало трогали. В конце концов, если хочет — пусть удовлетворяет себя сама, он, Влад, не возражает.

Если тогда, в первый раз, Влад хоть немного подготовил Тому, хоть чуть-чуть расслабил ее, приласкав, целуя крошечную грудь и щекоча кончиками пальцев нежное тело, то теперь он посчитал это никчемными излишествами, и вонзился в еще неразогретое, не готовое к вторжению, скованное в ожидании боли тело. И боль не заставила себя ждать, она вновь пронизала Тому, разливаясь по телу кипящим металлом, вонзаясь в плоть не иголками, нет, а раскаленными огненными пиками, какими пикадоры нашпиговывают быков во время корриды. И снова Тома кричала от боли, и опять царапала спину и грудь Влада, пытаясь изгнать его из себя, или хотя бы не всего его впустить, инстинктивно защищаясь от разрывающего ее тело грозного оружия.

Удовлетворенный самец с довольной физиономией откинулся на подушку:

— Что ж ты так кричишь, Маленькая?

Скрючившаяся в луже крови Тамара с трудом прошептала:

— Больно…

— Да брось ты! В первый раз, может, и было больно, но теперь-то о какой боли можно говорить?

Тамара встала с кровати, стыдливо укутавшись в одеяло:

— А это? — указала на обильные пятна крови на еще недавно чистой простыне.

Влад удивленно присвистнул:

— Ни фига себе! У тебя что — дела? Что ж ты не сказала?

— У меня не дела, у меня — ты.

— То есть? — Влад откровенно не понимал появление кровавых пятен.

— То и есть. Ты меня рвешь на части.

— Это я в прошлый раз разорвал тебя, — неприятно, отвратительно пошло захохотал Влад.