Не покидай меня - [15]

Леня

Телефон жены отзывался раздражающими гудками весь вечер. Он знал, что Ира поехала на встречу сокурсников, и поначалу не беспокоился. Да и некогда было. Дома он застал голубоватый смог чего-то горелого и подозрительную тишину. Несколько минут расследования, и Леня дознался, что это Вероника решила всех удивить своим кулинарным изобретением под названием «Пирожок с повидлом для чая на вечер». Возможно, рецепт из Интернета и помог бы ей довести сюрприз до приемлемого вида, но она в очередной раз поцапалась с братом Иваном, закрылась в ванной и из вредности не выходила оттуда довольно продолжительное время. Пирожок приготовился сам, как умел.

Пока проветривали квартиру и готовили ужин без похороненного в мусорке пирожка, миновал вечер.

— Я не понимаю тех мам, которые шляются неизвестно где, когда дети дурью маются, — с изящной самокритичностью прошамкала Вероника, доедая макароны с сыром.

Иван, оторвавшись от экрана электронной книги, лишь мельком взглянул на отца, тоже что-то читавшего во время еды.

— Ника, дела нашей мамы вне дома, насколько я разбираюсь в воспитании детей, тебя касаются опосредованно, — проговорил Леня задумчиво.

— Что такое «опосредованно»?

— Прогугли, — пробормотал Иван.

— Боже, как же трудно женщине рядом с двумя мужчинами, — Вероника решила говорить тоном «я ребенок-оригинал».

— Ты еще лягушачий головастик, — усмехнулся брат.

— Это скоро пройдет, пубертатный мальчик. В отличие от твоих прыщей…

— Ника! — воскликнул Леня, хлопнув по столу, но так и не сумев сдержать смех. — Что еще такое, что за выражения?!

— Хочешь, ты умрешь от фирменного зомби-укуса прямо сейчас? — прищурился Ваня. — В слюне человека сто тысяч микробов…

Вероника завизжала так, что Леня зажмурился.

— Прекратить! Ника! Ты сегодня план по родительской головной боли перевыполнила. Ступай-ка из-за стола.

— Ну и пожалуйста! Я всегда виновата! — Вероника демонстративно опрокинула стул (чего никогда бы не посмела при матери) и покинула кухню.

Иван в это время поднял затрезвонивший городской телефон.

— Тебя…

— Кто? Мама?

— Нет, твоя Римма.

— Что значит «твоя Римма»? — прошипел недовольно Леня, прижимая ладонью трубку. — Она моя коллега! Мы дружим. И вообще, не понимаю, почему я тебе должен отчитываться? Вы меня сегодня доведете, что я стану кричать… Да, Римма! Привет!

— Здравствуй, дорогой, — Римма, судя по звуку, пыхнула сигаретным дымом в трубку, и всегда у нее это получалось так, что Леня инстинктивно отстранялся. — Твоя дома?

— Еще нет, — Леня посмотрел на часы.

— Тогда ревновать не будет. Меньше знаешь, лучше спишь.

Душечкина всерьез думала, что из-за нее жены еще способны ревновать своих мужей.

— Я тут рядом с твоим домом проезжала и решила позвонить и напроситься в гости. Как ты на это смотришь?

— Э-э-э… — Леня был в затруднении, но Римма хотя бы могла отвлечь его от мыслей об Ире, не удосужившейся даже предупредить семью о том, что задерживается. Ира не то чтобы не любила Душечкину, просто как-то уж пренебрегала тем фактом, что она тоже женщина.

— Это неудобно? — без тени тревоги поинтересовалась Римма.

— Нет, заходи. Чаем тебя напоим.

— Я бы предпочла ром и сигару. Но ты такой правильный, что ожидать от тебя таких вещей по меньшей мере неразумно.

— Ты попала в самую точку.

Римма Душечкина была патологической неудачницей, но не задумывалась об этом и потому не чувствовала себя несчастной. В тридцать лет она впервые решилась выйти замуж за профессора с их кафедры, который умер через три недели от инфаркта. В тридцать пять она опять вышла замуж, но супруг — доцент соседнего института — спустя неделю погиб в автомобильной катастрофе. После этого никто уже не осмеливался рисковать быть третьим. Она оставила себе фамилию первого мужа, ничем не объясняя свой выбор. Впрочем, эта фамилия так шла ей.

Через пятнадцать минут Душечкина, свесившись двумя половинками зада со стула, пила чай и встряхивала большим воротом своего бесформенного бирюзового джемпера с нашитым фальшивым жемчугом.

— Открой форточку, Ленчик. Тут у вас жарко, — пробубнила она, стряхивая пепел сигареты в чайное блюдечко, потом заметила отстраненно и не в тему: — А Ванька твой подрос…

— Они все быстро растут, — отозвался Леня.

— А вообще как у вас дела?

— Потихоньку. Так чего ты прикатила?

— Вопрос не очень любезен, дорогой. Ну да ты всегда был с приветом, поэтому тебе простительно.

— И все же.

— Что-то тоскливо сделалось мне сегодня. Ездила к Пантелееву — он обещал кое-какие документы подбросить к моей диссертации. Его стерва жена сказала, что его нет дома…

— Ты бы предварительно позвонила ему, что ли.

— Звонила. Вчера. Мне казалось, что я ему нравлюсь.

— Кому? — озадачился Леня.

— Пантелееву!

— Господи, Римма. Иногда твоя непосредственность выходит за всякие рамки.

— Непосредственность — это то, чего каждому человеку чуть-чуть недостает, — гостья выпустила струйку дыма в потолок. — Мы разучились быть просто людьми. Тебе так не кажется?

Лене нравилось смотреть на ее полное, подвижное лицо с дурацкой вишневой помадой на губах. Щеки ее походили на румяные булочки, только ждавшие лакомку. В глазах ее всегда прятались лукавство и игра. Римма коротко стриглась, не умела выбирать одежду и обувь, но при этом внушала впечатление цельной, гармоничной особы, которая живет в ладу сама с собой.