Не покидай Мэнгроув Плейс - [41]

— И это тоже, с усмешкой соглашается Лу. Ему вдруг приходит в голову, что Зак Пембертон, оказывается, тоже знает его достаточно хорошо.

Поздним вечером того же дня Лу стоит перед огромным, помутневшим от времени зеркалом древнего трюмо у себя в комнате — уже в белой сорочке почти до пят, с разметавшимися по плечам чёрными кудрями — и задумчиво наматывает на палец одну из прядей. У него тоже есть определённая манера размышлять. Наконец он решает, что наносить на физиономию более смуглый тон не стоит — его кожа и так достаточно смугла, тем более в темноте. Но что делать с чёрным, скрывающим кадык ошейником, вот вопрос. Лу решает эту проблему, завязав вместо него вокруг шеи белую шёлковую косынку.

Он оборачивается и проскальзывает к двери, заслышав осторожный стук и заранее посмеиваясь в предвкушении эффекта.

— Ворвитесь, если вы не дьявол! — пафосно провозглашает он и осекается. — Твою мать! Извините! — он даже прикрывает рот ладонью. — Должен был явиться босс.

За дверью стоит вовсе не Зак Пембертон, а Стивен Монтгомери, глаза которого в буквальном смысле слова лезут на лоб при виде растрёпанного и босоногого Лу в белом одеянии из универмага «Мейзи». Лу не представлял себе, что молодой хозяин поместья может быть таким обескураженным.

— Что за… — бормочет тот, и его обычно бесстрастное лицо заливает краска гнева. Вполне законного, между прочим. — Что это за маскарад?! Потрудитесь объясниться, мисс Филипс.

Голос его становится холоднее стали.

— Э-э… — тянет Лу, у которого язык будто прилип к нёбу, но тут из-за спины Стива раздаётся такой же ледяной голос Зака, плотно прикрывшего за собой дверь:

— Прошу прощения. Я задержался. Вы дали нам карт-бланш, как мне помнится, Стивен, на любые методы расследования, которые могут бросить свет на сложившуюся в вашем доме ситуацию. Если вы об этом забыли, я напоминаю. И вообще… что вы делаете в столь поздний час в спальне моей помощницы?

Он грозно хмурит брови — совсем как папаша или старший брат, обнаруживший незадачливого ухажёра.

Лу ехидно усмехается, а Стив, придя в явное замешательство, так же явно начинает остывать.

— Я… простите, я всего лишь хотел задать мисс Филипс пару вопросов, уточнить кое-что… и тут… это. К чему это? И почему я ничего не знал о вашей… гм… затее?

— Может быть, потому, что вы являетесь одним из подозреваемых? — интересуется Лу, разворачиваясь на пятках и падая в кресло. Стив краснеет от смущения. — Но это даже к лучшему, что вы пришли, — снисходительно добавляет «Квартеронка», вытягивая босые смуглые ноги и разглядывая их с неподдельным интересом, тем более что на эти ноги автоматически устремляются взгляды обоих мужчин. — Вы действительно имеете право стать свидетелем происходящего. Вы наш работодатель, вы пригласили нас… и, говоря по правде, лично я не верю, что именно вы стоите за всеми этими происшествиями.

— Спасибо, порадовали, — саркастически, но с явным облегчением бросает Стив, потирая лоб. — А всё-таки, кто это, по-вашему?

— Надеемся выяснить в самое ближайшее время, — невозмутимо сообщает Зак. — Мои поздравления, Лу, вышло просто замечательно.

Лу и сам это знает, чего уж. Он величественно поднимается из кресла:

— Тогда вперёд.

* * *

«Расовая сегрегация в США началась с 1865 года, с принятия 13-й поправки к американской конституции, которая запрещала рабство.

Расовая сегрегация — это отделение белого населения США от других этнических групп (главным образом чернокожих и индейцев). Это своего рода социальные ограничения, где преимущество было на стороне белых.

Чернокожие считались гражданами второго сорта, с худшим образованием, с худшим медицинским обслуживанием, жизнью в гетто, с заработной платой вдвое меньше, чем у белых работников, зачастую с отсутствием возможности участвовать в выборах.

Существовали отдельные школы (для белых и негров), отдельный общественный транспорт (вплоть до 1970-х гг.), запреты на совместное размещение в отелях и мотелях, разделение на кафе и рестораны только для белых и для «цветных» и черных.

Все смешанные браки белых и цветных считались запрещенными. Термин «белый человек» применялся только к тому, кто не имел ни капли какой-либо крови, кроме европеоидной».

(Источник: Интернет)

* * *

Лу чувствует, что его даже не слегка, а изрядно знобит, когда он выскальзывает из комнаты и направляется к галерее. Он машинально обхватывает ладонями голые локти. Фонарик ему не нужен — он видит в темноте не хуже кота, а у привидений фонариков не бывает.

Представив себе привидение с фонариком, он саркастически кривится. Молодой хозяин дома и Зак остались возле спальни, выйдя лишь на несколько шагов за её порог. Лу знает, что они с тревогой и любопытством смотрят ему вслед. Его босые ноги приятно щекочет ворс ковров, расстеленных повсюду. Были ли здесь ковры во времена Квартеронки? Вероятнее всего нет, лишь начищенный рабами до блеска дубовый паркет.

Размышления об этих мелочах позволяют Лу справиться с нахлынувшим волнением. Он не может понять, почему его охватила такая странная, почти ирреальная дрожь — ничего же не происходит!

Он закрывает глаза и застывает, вдруг представив себя на месте той молоденькой женщины — Сары Мэй, что бежала по галерее особняка почти сто двадцать лет тому назад — бежала в отчаянии, охваченная неизбывной смертельной тоской.