Не отверну лица - [78]

Лейтенант застегнул кобуру и сказал старику примирительно:

— Вот что... Ты, я вижу, дельный человек. Мне такие нравятся. Германское командование вовсе не исключает сотрудничества с местным населением, если жители проявляют стремление к порядку. Выводи крестьян и лесорубов из тайных землянок, пусть себе расходятся по домам. А я сейчас же назначу тебя старостой. Уверяю, это намного лучше, чем ходить к нам из лесу и угрожать гранатой. В другой раз мы тебя обязаны будем расстрелять.

— А я в другой раз с вами и не собираюсь разговаривать! — ответил на это красный.

Я с удовольствием перевел длинный монолог Копфа. Но русский оказался несговорчивым. Он ответил в очень энергичных выражениях, что таких людей, о которых говорит Копф, у них в отечестве называют предателями и уничтожают наравне с оккупантами.

Так они ни до чего не договорились.

Дело здесь вовсе не в плохом моем переводе. Они просто по-разному толковали понятия «оккупация», «действительный хозяин положения», «сотрудничество». Да и господин Копф не проявил особого интереса к пониманию претензий красного. Мне кажется, что здесь была испорчена обстановка для разговора. Старик Раббе сказал бы наверняка: если хотите чего-нибудь добиться, не торопитесь пускать в ход кулаки... Не спешите бросать в землю сорняки, они вырастут и без посева. Сейте добро, зло само вырастет... Я часто вижу во сне его мудрое лицо.

Русский ушел, не подав никому руки и поглядев в мои глаза с сожалением. И с презрением тоже. На Копфа он даже не взглянул. Вероятно, он понял, о чем мы переговаривались в его присутствии. А Копф спросил, впрочем, без особой уверенности:

— Густав, может мы вздернем этого красного агитатора?

Но мы могли бы в лучшем случае убить их, пожертвовав своими жизнями. Кто нас похвалил бы за это? Я принялся отговаривать лейтенанта от этой сомнительной затеи: ведь красный пришел к нам по доброй воле, откликаясь на наши воззвания. Цель его визита была с точки зрения человечности гуманной — предупредить о возможных жертвах. В косвенной форме он даже заботился о сохранении жизни противнику. Мол, поберегите сами себя, уходите в другое место, а не то...

— Ты стал чертовски много рассуждать, как я вижу, — пробормотал Копф, потирая себе виски. Потом он спросил, не поднимая головы: — Ну а если в том «другом» районе, куда нас любезно отсылает этот красный господин, тоже имеется своя местная власть и там не захотят сотрудничать с зондеркомандой в наведении нового порядка? Какой смысл тогда в зондеркоманде? Лучше мы все пойдем на фронт!

Он просто поражал меня своей наивностью. Разве этот лесной богатырь со своими родичами не сможет создать для нас здесь достойного зондеркоманды фронта?

— Они приходили в разведку! Будем вешать всех подряд! — орал вдогонку красным Копф.

Всю ночь мы провели в траншеях, потому что по нас стреляли. Утром похоронили четырех солдат. Копф распорядился зажигать дома, хозяева которых не отзовутся на выкрик с улицы. Горел весь поселок, но никто не явился на место сбора. В обед была получена радиограмма о переходе в следующее село. Так мы шли вслед за фронтом через Навлю, окрестности Брянска, Жуковку... До самой Лотни. Здесь, по слухам, придется зимовать: бездорожье. О Лотне я вам, дорогая тетушка, напишу в другой раз.

Целую. Ваш Густав.

P.S. Если это не особенно затруднит вас, пришлите что-нибудь теплое: на ноги, на руки и даже на голову — все пригодится. Здесь необычайно холодно. При случае передайте привет старику Раббе. Я, кажется, начинаю выполнять лучше других именно его напутствие: думаю, думаю...»

ГЛАВА III

ПОЛТОРА ИВАНА

1

Обжигающе острой становилась в родниках вода, берега лесных ручейков по утрам задергивала хрупкая кромка льда. Много было соблазнов у уставших бойцов: разбрестись по деревням, осесть в какой-либо глухомани подобно иным партизанским отрядам, но Данчиков упрямо вел своих бойцов на северо-восток, к Москве. Ему однажды даже приснилась эта выстраданная встреча со своими...

...Его вызвали к командующему фронтом, генералу Холмову, бывшему начальнику пехотного училища. Последний раз Петр Данчиков видел Холмова в президиуме торжественного собрания на выпускном вечере.

— По программе училища, — заявил генерал, — вы все выдержали испытание на командирское звание. Но всех вас ждет более суровый экзаменатор, чем государственная комиссия. Это войсковая практика, армейские будни. Каждый из нас может ошибиться в оценке тех или иных обстоятельств, но жизнь оценит вас самих в конечном счете безошибочно. Жизнь поправит наши выводы в свидетельствах — командиры вы по призванию или нет. Ну, а старый солдат Холмов особо спросит, по отцовскому праву. Помните, как Тарас Бульба круто поступил со своим неверным сыном Андреем? «Я тебя породил, я тебя и убью!..» Из моих рук вы получили лейтенантские кубики. Своими же руками поснимаю, если осрамите мою лысую голову...»

И вот они встретились.

Широкоплечий и седоусый, словно Тарас, генерал Холмов, часто вскидывая клочковатые белые брови, принимал рапорт стоя. Видит Данчиков, что «батя» опознал по каким-то, прошедшим через годы приметам своего питомца и ждет хороших вестей. «Выдержал, выдержал экзамен, — ликуя, отмечает Данчиков, ловя на лице генерала теплую улыбку. — Сейчас он пожмет мне руку и велит артиллеристам проложить дорогу остальным воинам взвода, засевшим в немецком блиндаже на стыке вражеских батальонов».