Не отступать и не сдаваться - [17]
Один из лучших своих фокусов я проделывал с помощью жевательной резинки. В Хикаме мы должны были подниматься в воздух и следовать в самых разных направлениях, чтобы проверить исправность самолетного компаса. Пока наземная команда готовила самолет, я обычно ходил вокруг машины, спокойно жуя жвачку, как если бы проводил инспекцию. Меня интересовали два маленьких отверстия рядом с носовой частью, предназначенные для шлангов в кабине пилота, которые подводили к ней водосбросные трубы; иными словами, то место, куда пилот и второй пилот могли справлять нужду во время полета. Моча стекала по этим шлангам, и ее уносил ветер.
Так вот, однажды я заткнул оба шланга кусочками жвачки. Это была моя месть, поскольку у меня пропало несколько карточек на получение пайка.
Когда появился экипаж, я занял свое место в бомбовом отсеке, и мы стали рулить по посадочной полосе к позиции для взлета. Согласно инструкции, закрыть двери бомбового отсека нужно перед нажатием педали газа. Я успел спрыгнуть и кинулся прочь с полосы. Расселл Филипс пошел на взлет, полагая, что я на борту. Я же отправился в Гонолулу.
Позже наш инженер в мельчайших подробностях описал мне все то веселье, что я пропустил. Когда Фил захотел помочиться, он использовал шланг. Но тот не опорожнялся и со временем заполнился до краев. Поэтому Филу пришлось придерживать шланг, чтобы ничего не пролить. Он понятия не имел, в чем проблема, и вызвал инженера, который предложил перелить содержимое в шланг второго пилота. Последний не возражал, но решил сначала облегчиться сам. Когда и его шланг наполнился, никто не мог понять, что происходит. Неужели оба засорились?
И им пришлось аккуратно держать шланги на весу и одновременно управлять самолетом. Когда же они попали в зону турбулентности, никакое мастерство не смогло их спасти.
Инженер обнаружил проблему только после посадки и выковырял жвачку из отверстий. К тому моменту все наконец поняли, что меня на борту не было, и отправились на поиски. Но меня и след простыл.
Когда же я вернулся, парней обуревали смешанные чувства: они и сердились на меня, и не могли сдержать смеха. В качестве наказания они обязали меня купить пиво – и сразу же почувствовали себя намного лучше.
А еще нам приходилось искать повод для смеха в лагере для военнопленных – мы делали что угодно, лишь бы хоть ненадолго забыть о страхе.
Лагерь 4-B в Наоэцу, на северо-западе Японии, так и кишел крысами, иногда сопоставимыми по размеру с кроликами. Казалось, они вообще ничего не боялись. Я спал на верхнем ярусе, но иногда ночью чувствовал их присутствие: они бегали по моему животу, останавливались и бежали дальше. Если их пытались отпихнуть, они кусали.
Однажды мое терпение лопнуло. Я склепал небольшую лопатку и спал с ней, держа прямо у горла. Как-то ночью появилась огромная жирная крыса. Она пробежала прямо по моему животу и замерла. Я схватил лопатку и как врезал ей! Звук удара слышали все – а также громкий, удивленный писк, последовавший за ним. Через секунду раздался всеобщий смех. Я не убил крысу, но, должно быть, сильно ее огорошил, потому что она с трудом нашла дорогу обратно. Мы окрестили этот случай «один-ноль в нашу пользу». Ощущение было потрясающим.
Конечно, совсем не смешно, когда по тебе бегают крысы, но это была неотвратимая истина. Лучшие шутки всегда основаны на правде, когда мы вынуждены признать пикантные или неприличные, но при этом часто случающиеся ситуации. Юмор помогает расслабиться, пусть и на мгновение.
А кроме того, принимая во внимание ситуацию, не думаю, что крысам жилось намного лучше, чем нам. Может, они так же смеялись над тем безумием, которому все мы были свидетелями.
Не отступать и не сдаваться
На следующий день после освобождения Наоэцу, 1945. Луи в первом ряду, третий слева
Вы – отражение вашего характера
Преодолев на плотах почти две тысячи миль к западу, мы с Питом попали к японцам (Мак умер на тридцать третий день, и мы предали его тело воде), которые то и дело переправляли нас из одного лагеря для военнопленных в другой. Я провел год в Офуне близ Йокогамы, где секретные службы проводили допросы узников, а затем меня перевезли в тюрьму Омори, расположенную на искусственном острове в Токийском заливе. Там меня постоянно избивали, хотя я не делал ничего плохого.
Мои неприятности начались в первый же день, когда Мацухиро Ватанабэ, жестокий тюремный охранник по прозвищу Птица – прозвище было довольно безобидным, так как все боялись, что в случае, если мы назовем его оскорбительно или насмешливо и он как-то об это проведает, то никто не спрячется от его гнева, – выделил меня из общей массы.
Помню, мы вытянулись по струнке, и тут появился он, напыщенный от осознания своего превосходства, словно он сам Господь Бог. Ватанабэ прохаживался перед нами, глядя на нас сверху вниз и останавливаясь перед каждым пленным. Дошла очередь и до меня. У него были черные, злобные глаза садиста. Я отвел взгляд. Хрясь! Он сбил меня с ног. Вероятно, если кто-то отводил взгляд, его наказывали.
«Почему ты не смотреть мне в глаза?» На этот раз я посмотрел. Проблема заключалась в том, что он бил в любом случае. Я повалился на землю, истекая кровью. Он вытащил платок, как если бы сожалел о случившемся, наклонился и протянул его мне. Я подумал: «О, не такой уж он подонок». Промокнув кровь, потекшую у меня из головы, я поднялся на ноги. Хлобысть! Он снова меня ударил. Я опять рухнул, и на этот раз у меня уже не осталось никаких сомнений в том, что передо мной психопат – и, что самое ужасное, я находился полностью в его власти.
