Не от мира сего-2 - [34]

Люди волков обычно не едят — видимо, невкусные. Но учиненное Мишкой гастрономическое преступление способно было в большей степени воздействовать на "Фенриров", на их упрятанную под спудом инстинктов человеческую память, если они имели какое-то отношение к сгинувшим викингам — расхитителям древних сокровищ.

Совесть Илейко и Перми была чиста, желудок не выворачивало от неприятия пищи, они даже оценили всю мудрость поступка лешего, но все-таки чувствовался некий дискомфорт, словно отведали человечину, пусть даже под волчьим соусом.

— Что у тебя это такое? — спросил Наследник, указывая на принесенный ливом перевязанный пакет. Вообще-то ему до него не было никакого дела, да и не в правилах биармов интересоваться чужим имуществом.

— Зеркало, — Илейко пожал плечами.

— Чего же оно закрыто, будто рядом покойник?

Лив ничего не ответил, но что-то мелькнуло в голове и пропало, оставив после себя только горькое чувство чего-то очень важного, безнадежно упущенного. Он даже руки к голове приложил, пытаясь что-то вспомнить, но тщетно. Да еще щербатый тесак, так и оставшийся привязанный к руке, мешал.

Почему-то вспомнился, что приснился удивительный сон, разобраться в котором так и не удалось — не хватило времени. Детали грез уже смазались, никак не воссоздаваясь в события и картины.

— Нам снится не то, что хочется нам, -

Нам снится то, что хочется снам (Вадим Шефнер. "Военные сны", примечание автора), — сказал Илейко, поняв, что вспомнить о ночных видениях уже не удастся.

Осталось только настроение, что снилось что-то неплохое, даже радостное. Вообще, конечно, заниматься трактовкой сновидений — дело бесполезное, даже вредное. Никакой действительности они не отражают, разве что создают настроения: глухой тоски по навеки ушедшему человеку, зудящей тревожности предстоящего решения, светлой радости какого-то счастливого воспоминания и блаженное состояние детства. Порой, чтобы сохранить добрые впечатления после пробуждения, нужно взглянуть в зеркало, потому что в таком состоянии невозможно себе не улыбнуться. Тогда день удается, тогда и мир тебе улыбается.

— А у нас зеркало закрыто, как при покойнике, — снова сказал Илейко.

— Слушай, что ты там бормочешь себе под нос? — не выдержал Мишка.

— Да я про зеркало говорю, — ответил лив.

— Стоп, — внезапно произнес Пермя. — Зеркало, говоришь?

Илейко кивнул головой. Этой штукой "волков" не разгонишь, даже если бить им по башке. Вот было бы оно какое-нибудь кривое, чтоб "Фенрир", взглянув в него, живот от смеха надорвал, тогда другое дело. Ходи себе вдоль берега, весели "волков" — а те на спинах лежат, задними лапами в воздухе дрыгают, передними за пузо держатся. Красота!

— Знающие люди говорили, что зеркала не просто отражают действительность, они могут показывать и другую реальность. Их энергетическая оболочка всегда в двух измерениях, — заговорил Пермя, постепенно воодушевляясь. — Если в доме умер кто-то, то нельзя оставлять зеркало открытым. Иначе душа покойного вместо того, чтобы уйти в иной мир, может войти в зеркало и остаться в нем, как в ловушке.

— Ну и что? — удивился леший.

— А то! — ответил Пермя и показал товарищам указательный палец. — Если мы предполагаем, что эти "волки" с Нави, вытолкнутые оттуда проклятием Золотой Бабы, то с помощью этого зеркала мы сможем загнать их обратно.

— И викинги, стало быть, вылезут обратно? — съехидничал Хийси.

— Нет, — терпеливо возразил Наследник. — Викинги и волки — это одно и то же. Они сами этого не понимают. "Фенрир" — это то темное человеческое начало, или конец — как угодно, которое было у норманна при жизни. Их самих не стало, но вся злость вырвалась обратно в Явь, воплотившись в эдаких монстров. Понятно?

— Нет, — хором ответили Илейко и Мишка.

Пермя в отчаянье махнул рукой:

— Короче, зеркало надо развернуть и при новой атаке взглянуть на отражение первого попавшего в поле зрения "волка".

— Ага, только сначала нужно заставить монстра не откусить нам головы, — проворчал леший.

— Выбора у нас все равно нет, — сказал ему лив. — Иначе они нас загрызут, не увидев в отражении всю непривлекательность этого зрелища.

Пермя их уже не слушал — он как-то пафосно разворачивал зеркало, приговаривая про себя:

— Конечно, лучше бы это ночью проделать. Ну, да посмотрим, может быть, так оно и будет.

Мишка, убедившись, что биарм его не видит, специально для лива покрутил пальцем у виска. Тот в ответ только вздохнул и развел в стороны перемотанные тканью руки.

— Отражения — это тоже жизнь. Усеченная, несвободная, зависимая, но тем не менее. Почему нечисть нельзя увидеть в зеркале? Потому что ее отражение находится в другой, потусторонней поверхности. Однако не все так безобидно. Отражением Одина, распятого на древе Иггдрасиль, сделался Иисус, приколоченный к Леванидову кресту, — говорил меж тем Пермя, освободив от покрывал тускло блеснувшее зеркало. — Сегодня нам доведется кое-что испытать.

— Надеюсь, не жуткую боль, — вставил Хийси, но, заметив, что Васильич обернулся к нему, поспешно добавил. — Имею в виду, душевную боль.

"Фенриры" действительно не пошли на очередной приступ до наступления темноты. О своем присутствии они напоминали только изредка долетающим до слуха людей рыком. А запертые в ловушке путники готовились к последнему бою. Пермя был так уверен в себе, точнее — в магической способности зеркала, что его уверенность передалась сначала Илейке, потом и лешему.