Не от мира сего-2 - [22]

Илейко сбегал к ближайшей ламбушке, забросил катиску, и вернулся к товарищам обустраивать лагерь для ночлега. Ветер озлобленно махал голыми сучьями ольхи и шумел лапами елок и сосен. Погода шептала: укради, но выпей. Пить, конечно, было нечего. Да и воровать — не у кого. Разве что идти на берег ближайшего болотца и спрашивать местную suotar (типа кикиморы, в переводе, примечание автора): "Дамочка, сымагоном, либо иной спиртосодержащей жидкостью не богаты?"

Мишка наотрез отказался заниматься переговорами: кикимор он по жизни не встречал, да и не верил в их благоразумие. Да, вдобавок, лешие о сю пору находились в состоянии "холодной войны" с водяными. Объяснил это он по-простому:

— Глумиться они, подлые, любят. Как и мы. Только от их шуток в основном гибнут — без воздуха-то обходиться только рыбы могут. Плывет, положим, белка по своим делам. Видели вы когда-нибудь плывущих белок?

Илейко попытался вспомнить, даже представил себе водоплавающих белок, но почему-то воображение рисовало эту самую белку, плывущую в зубах у куницы, у лисицы, даже у щуки.

— А белка плывет, подняв хвост над водой, — продолжил Хийси. — Водяной ей на миг волной плеснет — и все, белка уже не плывет, она тонет. Не под силу ей мокрый хвост удерживать. Такие вот шуточки.

Когда окончательно свечерело лив принес вместе с катиской огромную щуку и налима средних размеров, а подсуетившийся Мишка добыл огромного черного глухаря. Пермя, чей вклад в предстоящую трапезу был крайне скуден, вызвался готовить. Ни Илейко, ни леший с лошадью ничего против не имели. Добытую птицу и рыбу спросить забыли, но им, по всей вероятности, было уже все равно.

Когда от костра, где запекались в глине деликатесы, пахнуло ароматом, заставившим животы всех троих завыть мастерству стряпчего осанну, Илейко, сглотнув слюну, неожиданно для самого себя, спросил Пермю:

— А что ты в одиночку-то в лесу делал?

— Да вы, поди, знаете, — ответил тот. — Я только скажу, что причина, побудившая меня ходить по лесам, связана с викингами, пошумевшими у Белого моря год назад.

Действительно, как оказалось, и леший, и лив, знали об этих событиях, вот только не задавались себе вопросом связи их с пермяком.

Год назад в Белое море пришли викинги. Ничего необычного в этом факте не было, вел их не раз уже побывавший в этих краях Торстейн. Для чего приходят норманны — известное дело: грабить и убивать. Но эти парни отметились в Кеми, где повеселились в меру своей фантазии и толщины кошельков. По окрестностям не шарились, да в этом и не было смысла: решающий в набегах фактор внезапности был потерян, а число обученных воинов среди местного населения им было не превзойти.

Но викинги покуражились в соответствующих заведениях Кеми и пропали, будто их и не было. Появились вновь они гораздо позднее, вот тогда и показали себя во всей красе. Правда, было их не так уж и много, поэтому в живых, если так можно выразиться, не осталось никого.

Но и кемского служивого народу полегло изрядно.

Дело-то было в том, что уязвимость викингов оказалась, как бы правильнее сказать, притуплена отсутствием крови. Раны они получали от различных колюще-режущих предметов в установленном кабацкими драками порядке, да вот только кровь из них не текла. Так, обозначится на срезе отрубленной руки красным цветом — и все. А викинг только ревет белугой и крошит всех и все вокруг себя. Успокоить можно было, только смахнув голову с плеч. Тогда у норманна, вероятно, зрение притуплялось, и его можно было рубить в капусту.

Мудрые и просто начитанные люди признали в обезумевших воинах мертвецов: кровь головной мозг ничем не питает, вот они и сходят с ума. А кровообращения нет по той простой причине, что так положено, когда сердце стоит. Иначе говоря — викинги померли, но сами этого еще не осознали. А то, что их тела пришли обратно в Кемь, где некоторое время назад они гудели на полную катушку, называется мышечной памятью. Такое вот происшествие имело место в году 5420 от сотворения мира.

Не успели все страсти улечься, а тут как тут еще один норманн нагрянул, вероятно припозднившийся. Начала его кабацкая голь убивать — так он не убивается. Всех побил, собаку бойцовской породы в канаву выкинул и пропал. Так отметился в Кеми Илейко Нурманин (об этом в моей книге "Не от мира сего 1", примечание автора).

Про поход же викингов, добравшихся до известной им реки, впадающей в Северную Двину, стало известно и Мишке. Точнее, про их обратное бегство, когда все лесные обитатели содрогались от ужаса, оповещая друг друга о нежити, пробирающейся по чащобам.

— Понятно, — сказал Хийси. — Пришли норманны вовсе не для того, чтобы в кости поиграть. Им интересен другой промысел: пограбить, отобрать нажитое, по голове кому-нибудь настучать. Сдается мне, что этот самый Торстейн неспроста в Кеми околачивался. Он что-то выведывал, а потом привлек своих друзей-товарищей, и — шасть, за прибылью! Только, мнится мне, не по карману им богатство досталось. Так, Наследник?

— Так, так, — ответил тот. — Но викинги — парни упертые, что вбили себе в голову — от того уже не откажутся. Мы и так, и эдак — без толку. Часть их изловили, другая ушла налегке. Схоронили добычу, но не справились, видать, с сопричастностью к высшим материям, да и померли на обратном пути. И сами того не заметили.