Не оглядывайся! - [83]

— Иногда приходило. Но вы же понимаете, что все кончено? Мы нашли Хальвора.

Йонас скорчил внезапную гримасу, как будто кто-то проткнул его ухо иглой.

— Горько, не так ли?

* * *

Сейер сидел очень тихо, сложив руки на коленях. Он несколько раз провернул на пальце обручальное кольцо. В маленькой комнате было тихо и почти темно. Иногда он поднимал глаза и смотрел на разбитое лицо Хальвора, вымытое и приведенное в порядок, но все равно совершенно неузнаваемое. Рот был полуоткрыт, многие зубы выбиты, а старый шрам в углу рта уже неразличим. Лицо выглядело растрескавшимся, как спелый фрукт. Но лоб был цел, и волосы расчесаны, так что была видна гладкая кожа, свидетельство его красоты. Сейер склонил голову, осторожно положил руки на одеяло. Они попали в круг света от лампы, стоящей на столе. Он слышал только собственное дыхание и гудение далекого лифта. Внезапное движение под его руками заставило его вздрогнуть. Хальвор открыл один глаз и посмотрел на него. Второй был скрыт большим желеобразным сгустком, закрепленным на лице пластырем, размером примерно с медузу. Он хотел что-то сказать. Сейер приложил палец ко рту и покачал головой.

— Рад снова видеть твою улыбку, но тебе необходимо держать язык за зубами. Шов разойдется.

— Шпашибо, — неразборчиво пробормотал Хальвор.

Они долго смотрели друг на друга. Сейер пару раз кивнул. Хальвор моргал зеленым глазом.

— Дискета, — сказал Сейер, — которую мы нашли у Йонаса. Это точная копия дневника Анни?

— Мм.

— Ничего не уничтожено?

Он покачал головой.

— Ничто не изменено, не исправлено?

Много покачиваний.

— Так и будет, — медленно сказал Сейер.

— Шпашибо.

Глаз Хальвора наполнился слезами. Он зашмыгал носом.

— Не ной! — быстро сказал Сейер. — Шов разойдется. Сопли тоже не нужны, я найду бумажные салфетки.

Он поднялся и взял салфетки около раковины. Постарался утереть сопли и кровь, которые потекли у Хальвора из носа.

— Возможно, ты считаешь, что с Анни было иногда сложно. Но теперь ты наверняка понимаешь, что у нее были на то причины. Обычно у нас на все есть причины, у всех нас, — добавил он. — И бедняге Анни было слишком сложно нести все это одной. Я знаю, глупо говорить это, — продолжал он, — но ты все еще молод. Сейчас ты потерял очень многое. Сейчас ты чувствуешь, что ты никого не хочешь видеть с собой рядом, кроме Анни. Но время проходит, и все меняется. Когда-нибудь ты будешь думать по-другому.

Черт, что за претензии, подумал он вдруг.

Хальвор не ответил. Он смотрел на руки Сейера, лежащие на одеяле, на широкое обручальное кольцо из золота на правой руке. Взгляд был обвиняющим.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — тихо сказал Сейер. — Что мне легко говорить, с таким большим обручальным кольцом. Прекрасным, сверкающим, десятимиллиметровым. Но понимаешь, — сказал он и грустно улыбнулся, — на самом деле это два пятимиллиметровых, спаянных вместе.

Он снова провернул кольцо.

— Она мертва, — тихо сказал он. — Понимаешь?

Хальвор опустил глаз, и с его лица пролилось еще немного соплей и крови. Он открыл рот, и Сейер увидел остатки разрушенных зубов.

— Ижвините, — пробулькал он.

* * *

Сейер и Скарре шли по улице, залитой солнцем, Кольберг спокойно трусил с высоко поднятым, как знамя, хвостом.

Сейер нес цветы — красные и синие анемоны, обернутые в шелковую бумагу. Куртка свободно висела на нем, экзема поутихла. Своей мягкой, элегантной походкой он шел вперед, а Скарре вприпрыжку — рядом. Наблюдать за собакой было одно удовольствие. Они не слишком торопились, не хотели вспотеть по дороге.

Матеус выжидающе бегал кругами, таская на руках кита-касатку из черно-белого плюша. Его звали «Вили Фри», и он был почти такого же размера, как сам мальчик. Первым желанием Сейера было подбежать к внуку и подкинуть его в воздух, чтобы он залился праздничным восторженным криком. Так надо бы встречать всех детей, с искренней, бесконечной радостью. Но он был другим. Он очень осторожно усадил ребенка к себе на колени и посмотрел на Ингрид в новом платье, летнем платье желтого цвета, с красными ягодами малины. Он поздравил ее с днем рождения и сжал ее руки. Скоро они уедут на другую сторону глобуса, туда, где жара и война, и останутся там на целую вечность. Потом он подал руку зятю, держа Матеуса на коленях. Так они тихо сидели, ожидая, когда подадут еду.

Матеус никогда ничего не клянчил. Он был хорошо воспитанный мальчик, который никогда не кричал и не хулиганил, счастливо избавленный от упрямства и духа противоречия. Каждый день мальчика окружали улыбки и любовь, а его настоящие родители едва ли оставили ему гены, которые когда-либо выльются в ненормальное поведение, уведут его от здравого смысла или заставят преступить границы морали. Мысли Сейера смешались. Ему вспомнилась старая дорога Мёллевей возле Роскильде, где он сам вырос. Он долго сидел, погруженный в воспоминания. Наконец встрепенулся.

— Что ты сказала, Ингрид? — Он удивленно поднял глаза на дочь и увидел, что она откидывает со лба светлый локон, улыбаясь особенным образом, как улыбалась только ему.

— Колы, папа? — улыбнулась она. — Налить тебе колы?

В это же время в другом месте уродливый микроавтобус трясся по дороге на самой низкой передаче, а за рулем сидел сильный мужчина с всклокоченными волосами. Внизу, на склоне, он остановился, чтобы пропустить маленькую девочку, которая только что сделала два шага по дороге. Она остановилась.