Не одна во поле дороженька - [4]

Итак, расстановка сил в мирное время, спустя два десятилетия после окончания войны: преуспевающий крупный специалист (в «Таволгах» — хирург, в «Пропавшей в метель» — конструктор или физик-экспериментатор, занимающийся оборонными проблемами на секретном объекте) и ничего не достигший в глазах обывателя, но счастливый своей «маленькой» работой учитель (в «Таволгах» — шофер). Он-то и раскрывается постепенно как человек, несравненно более богатый нравственно, духовно и в итоге — счастливый. Максим Лубенцов — из тех, кто не путает материальное благополучие со счастьем, для кого чистота помыслов и глубина чувствования, борьба со вседозволенностью, духовной сытостью и самодовольным сознанием своей исключительности — определяющие черты личности. А его бывший фронтовой товарищ — Калужин, при всей своей импозантности крупного деятеля, при всем своем уме и размахе, оказывается помельче душой, послабей сердцем, а значит и равнодушней, жестче.

Встреча их переворачивает многое в жизни Калужина, во всяком случае во внутреннем ее течении. Автор удержался от резкого противопоставления: Калужин — отнюдь не отрицательный герой, а живой человек и, в конце концов, оба они люди одного первичного закала. Конфликт повести обусловлен столкновением подлинных страстей, напряженных поисков справедливого решения сложившейся ситуации.

«Пропавшая в метель» и «Не одна во поле дороженька» — самые крупные повести В. Ревунова — более уязвимы по языку и композиции. Возможно, потому, что выстраивать большую вещь значительно трудней. Колоритный, точный, ароматный в малых формах, язык писателя в повести «Пропавшая в метель» немного тускнеет, ослабевает образная его наполненность, а порою и конкретность.

В полемических диалогах Калужина и Лубенцова, связанных с мировоззренческими основами бытия, в разговорах с Линой (бывшей женой Лубенцова) речь несколько обесцвечивается, ослабляя общую тональность произведения. Если герои сельских рассказов и повестей говорят образно, эмоционально, то, превратившись в городских жителей, некоторые из них — Лина, Калужин, его жена Вера Петровна, ее брат — художник Вадим Петрович — становятся и многословны, и неопределенно смутны в своих суждениях. Убедителен до конца здесь, пожалуй, только Лубенцов, чья душа не допускает и малейшей фальши. У него высоко развито не только нравственное, но и эстетическое чувство: вспомним, как интересны, глубоки, значительны его суждения о картине Вадима!

Противоречивый характер Калужина менее удался писателю, хотя автор и избегает схемы, стремясь показать, как с годами утрачивает Калужин многое из того, что сближало, роднило их с Лубенцовым в военные годы; как обстоятельства, условия жизни меняют характер и стиль поведения человека.

Для понимания существа различий в развитии этих двух людей важен ночной разговор Калужина и Лубенцова на даче: каждый раскрывается тут некой новой гранью. И то, что эту беседу, весьма напряженную по своим душевным движениям, невольно слышит Ирина, взрослая дочь Калужина, высветляет как бы рикошетом и ее. Ирина получает некий нравственный заряд, открывший в ней особую подвижническую черту, готовность к самоотвержению, неведомую ранее даже самой героине. Этот эпизод наводит на мысль о ночном разговоре Наташи и Сони из «Войны и мира», невольно подслушанном князем Андреем и позволившем ему понять нечто главное в душе Наташи Ростовой. Вот и Ирина вдруг становится близкой столь дорогим сердцу писателя сельским героиням В. Ревунова.

И какой опустошенной предстает в сравнении с нею Лина в ее последних диалогах с Калужиным и Лубенцовым. Тут обнаруживается вся заурядность ее натуры, убогая банальность ее мыслей. Тем более неожидан эмоциональный взрыв Лины против предательства и фальши: ведь она же первая внесла эту фальшь в дом Лубенцова. Может быть, линию поведения Лины следовало выстроить гибче, убедительней: ведь это она, партизанская дочь, еще девчушкой «в рваном ватнике в разведку ходила». Что же случилось? Что примешалось к любви? Может быть, престижное положение Калужина? Да и любила ли она его? И почему такая ненависть в финале к боготворимому когда-то Лубенцову? Причины, конечно, в самой Лине, однако ее «эволюция», а точнее, внутренняя деградация остаются «за кадрами» повести.

В литературе, да и в кино многие годы общим местом был разговор о том, что авторам-де легче удаются отрицательные персонажи, а положительный герой, как правило, маловыразителен, бледен, потому и зовется испокон на театральном жаргоне «голубым». А вот у В. Ревунова как раз наоборот: именно положительные герои удаются наилучшим образом. Глубоко чувствующий смысл и благородство нелегкого крестьянского труда, хорошо знающий жизнь сельской интеллигенции, писатель, как и дорогие его сердцу герои, чувствует себя незащищенным перед лицом хитрости, коварства и лжи. Познавать их природу он, возможно, и не считает необходимым, во всяком случае, не углубляется в нее, а главную свою задачу видит в умении доказать, как много на свете прекрасных людей. Отсюда, может быть, и необъяснимость, незамотивированность разных пакостей таких персонажей, как Прокопий Иванович из повести «Не одна во поле дороженька».