Не лучший день хирурга Панкратова - [6]

– Это вряд ли, Витек, – поспешил его обрадовать Андрей. -Когда проходил через приемник, по ходу осмотрел двух больных. Острый аппендицит. Надо оперировать.

– Подождут, никуда не денутся. Аппендюки при них, так что, разберемся, – почему-то стал оправдываться Виктор. – Не разорваться же нам, в самом деле. Сейчас решим насчет операции, пошлю Петюху, пусть разбирается. Парень он толковый, как ты считаешь?

– А что здесь считать, ты же знаешь, я ему все грыжи и аппендициты доверяю делать. Со всем этим добром он прекрасно справляется. Рекомендую и тебе так же поступать.

Виктор в ответ что-то проворчал нечленораздельное. Андрей это расценил как возражение.

– Да ты вспомни, как мы с тобой начинали, когда такими же безусыми и наивными были, – он с улыбкой посмотрел на его голову, – и с густыми шевелюрами на этом месте, где теперь только блестит. Так и бегали, наверное, до сих пор, если б не Бармин. Он все-таки молодец, доверял все самостоятельно делать. А сам на подхвате был, всегда рядом.

– Да, – засмеялся Виктор, – тогда помню, он еще ворчал: «Доведете вы меня, мужики, до инфаркта, да еще и с миокардом в придачу».

– А что смеешься, так оно ведь и получилось. Хороший мужик был, надо бы проведать его, на кладбище сходить, пропустили его день рождения. Нехорошо, обижается, наверное, старик. Теперь-то я его хорошо понимаю. Иной раз помогаешь кому-нибудь и думаешь: «Я бы с этим за секунду управился, ведь он не так все делает». Но приходится молчать. А иначе, ведь выбить почву у него из-под ног можно. Будет он потом все на тебя поглядывать, прежде чем на что-нибудь решиться. Самостоятельность – великая вещь. Она из обычного человека хорошего специалиста делает.

На каталке в окружении темных фигур, как на какой-то старинной картине, изображавшей то ли анатомическое вскрытие, то ли снятие с креста, лежал пострадавший – неподвижное, накрытое простыней тело, запрокинутое лицо. Смуглые веки были опущены, и на мраморной коже застыли нереальной густоты и длины ресницы.

Увидев докторов, все сразу заговорили на непонятном языке.

– Подождите, – остановил их Панкратов, – я полностью в курсе событий. Позвольте, я осмотрю его, – отодвинул он родственников. Откинув простыню, ощупал живот, взял больного за руку, пощупал пульс.

– Давление? – спросил он у сестры.

– Восемьдесят на сорок, сознание спутанное, – доложила она.

Андрей обратил внимание, что в стороне стояла реаниматолог, всем своим видом показывая полную индифферентность к происходящему. Доктор Панкратов косо посмотрел на нее, но не стал выяснять, чем она недовольна в это прекрасное утро. А впрочем, это и так было понятно. Скорее всего, она думала: «Достали эти козлы-хирурги. И чего этот лысый болван придумал? Зачем мне стоять возле этого агонирующего больного? Сейчас бы лежала в тепленькой постельке или уж, по крайней мере, сидела у телевизора, кофе пила да сигареткой баловалась. А здесь...»

– Что вы ему сейчас вводите? – посмотрев на сестру, спросил Панкратов.

– Белок, – ответила она. – Вот последние анализы, – протянула она историю болезни. – До этого уже введено две дозы одногруппной крови. – Панкратов посмотрел анализы, сразу же распорядился:

– Ставьте ему еще кровь и налаживайте вторую капельницу. – Это он уже сказал докторше, продолжавшей невозмутимо стоять, скрестив руки на груди. «Ну и стерва, – взглянув на нее, подумал Панкратов. – Ну, ничего, получишь сейчас свое сполна». – Ольга Ивановна, – обратился он к ней спокойным голосом, – подойдите сюда, пожалуйста. – Она, как бы нехотя, развернулась в его сторону. – Давайте, давайте, живей разворачивайтесь. Тоже мне, крейсер «Аврора». А то мы сейчас с вашей помощью и с помощью этих упертых родственников больного потеряем. – Последнюю фразу он сказал тихо и только в ее сторону, но достаточно внятно. Это подействовало. Она тут же засуетилась, стала налаживать вторую капельницу в другую руку. – И где Наталья Петровна, куда она подевалась? Просите ее сейчас же сюда. А больного – в операционную сейчас же, черт всех подери! – уже совершенно не сдерживаясь, чуть ли не прокричал он.

– Да я здесь, давно уже вас жду, – услышал Панкратов из-за спины спокойный голос своего любимого анестезиолога, которую во время работы он называл просто Петровной:

– Вы им уже все объяснили? – тихо спросила она, кивнув в сторону родственников. – Ведь мы его того... можем потерять, он очень тяжелый.

– Да, конечно, я сейчас, – повернулся Панкратов к сопровождающим больного.

– Я что-то не очень понимаю, почему больной до сих пор не оперирован? Кто мать больного?

– Я! – шагнул к Панкратову высокий седой человек, плотно завернутый в черное. – Мать далеко, самый близкий больному человек – я, – сообщил он тихо, торжественно, на чистом русском языке и тронул Панкратова за локоть. Сам не понимая почему, он не вырвал руку и не произнес никаких обвинительных слов в адрес людей, тормозивших экстренную операцию.

– Я должен поговорить с вами, доктор, – сказал седой.

– Разговоры после операции, сейчас дорога каждая минута.

– Мне необходимо три минуты. Они очень важны для больного и вас, поверьте.