Не лги себе - [24]

— Еще не знаю.

— И никогда сюда не вернетесь?

— Я не люблю слова «никогда»… Но очевидно.

— Ну хоть в отпуск приехали бы. Как же так — не посмотреть на свою стройку, неужели сердце не позовет?

И вновь от ее настойчивых взволнованных слов повеяло на него чем-то необычным. Как будто мчался он на курьерском поезде, а стрелочник с запозданием сигналил ему красным…

— В отпуск — возможно.

— Да-да, приезжайте! — словно в забытьи твердила Катя и лепетом своим стала вдруг похожа на Зосю, которая всегда пугалась разлук. «Катя Уржумова — кажется, так ее зовут. Даже глаза у нее Зосины, светло-карие, теплые, как молодой мед».

— Прощайте, Катя. Я буду помнить о вас, будьте счастливы.

— И вы, и вы тоже!

— Милая, что же вы плачете?

И в этот миг, словно угорелая, вбежала в цех Валька.

— Антон Петрович, скорее! Москва на проводе!

Эх, Валька, Валька, недогадливая подруженька!

• • •

Лето в Сибири короткое: июнь, июль. Август уже не в счет. В августе по первому инею рыжики собирают.

Все свободное время Катя пропадала в лесах. То ходила за ягодой, то за грибами, то просто так — поплакать. Возьмет старый отцовский челн, легонькое весло, источенное волною, — и на Зимник. Плыть туда два километра, умаешься, махавши веслом. Зато как хорошо на Зимнике, так тихо. Только шуршат камыши, пропуская лодку. За камышами у самого берега вода теплая-теплая. Снявши юбчонку, в одной рубашке бродит Катя по воде, пугая юрких пескарей, или влезет на черную корягу и, обхватив мокрые коленки, смотрит, как шевелятся на песчаном дне длинные водоросли. И все думает, думает, думает об Антоне Петровиче. Ведь он назвал ее милой. «Милая, что же вы плачете?» Ах, если бы он знал, что первое время после его отъезда она плакала о нем все ночи напролет.

Нового директора еще нет, и делами фабрики, как и предполагали, вершит Воинов. Ничего, справляется. Нашли залежи глины, построили немудрящий заводик, и уже появились в заводских сараях первые тысячи обожженных кирпичей. Приехали из Ленинграда строители ТЭЦ, обнесли место стройки дощатым забором, и сразу принялись выкладывать новую кирпичную трубу. Могучее красное горло ее с навесной воздушной лесенкой так и уперлось в небо. Теперь в Успенске две трубы — старая и новая, но старую, наверное, потом сломают. Скоро фабрика будет отапливаться торфом, а не дровами.

— Посмотрел бы Антон Петрович, что тут без него делается! — частенько говорила подружке Катя. И не без умысла говорила. Вдруг болтливая Валька возьмет да и скажет: «А знаешь, Геннадий Иванович письмо от него получил, всей конторой читали».

Но не шлет писем Антон Петрович: видно, захватили его горячие крымские дела.

А через год — письмо от тети Поли. Зовет она к себе племянницу Катерину на постоянное жительство. Ох, как обрадовалась Катя возможности попасть в Крым, а может, и найти Антона Петровича! Но радость ее тут же померкла. Как же оставит она мать с ребятишками?

— Ничего, поезжай, доченька. Мите нынче шестнадцать минет, пойдет на фабрику. С коровой как-нибудь перебьемся. Я Полю знаю. Двадцать лет терпела не звала, а теперь, видно, помирать собралась. Свой человек глаза закроет, и то легче. Да и что тебе сидеть с нами?

И вот Катя в Крыму. Работает, учится, бережет тихую старость тети Поли. Мысли об Антоне Петровиче стали спокойнее. Если он в Крыму, то найдет его Катя во что бы то ни стало. И если она выжидает, то лишь затем, чтобы явиться перед ним не успенской неловкой девушкой, а настоящей горожанкой. Катя много читала, «сбивала с себя успенские сучочки», как писала она матери. И ни за что не надела бы теперь самодельную зеленую кофту из отработанного фабричного сукна.

Однажды в трамвае услышала разговор: неподалеку от города, в рыбацком поселке работают водолазы.

— Корабли затонувшие поднимают, да? — поспешно спросила Катя. — А вы не скажете, как туда проехать?

Почему бы и не сказать?

Едва дождалась воскресенья, чтобы уехать в поселок с первым трамваем.

И вот мчится она в открытом вагончике по виноградникам, мчится мимо лиловатых гор (солнце взошло багровое, к ветру), мимо редких белых домиков татар-хуторян. Уже с утра день обещает быть жарким, млеющим, как говорят в Сибири, и таким сухим, что перехватывает дух, словно в жаркой бане. Вагончик гудит, как закипающий самовар. Гудят рельсы. И глухим гудением вторят им лиловатые горы. А за горами, наверное, гудит море, только здесь, в долине его не слышно. Давно надо было поехать в этот поселок и поспрашивать, не работает ли там товарищ Яник. Заметный же человек, и фамилия такая, что сразу запомнишь. Ох, как недостает Кате напористого и нетерпеливого характера сибирской подружки. Валька давно бы нашла адрес! У той в жизни никаких сомнений. Полюбила — знайте все, кого она любит! Разлюбила — и об этом знайте! А уж если обидится Валька — не взыщите, на всех перекрестках кричать станет.

Вот и поселок. Небольшая бухточка среди гор, с очень узким выходом к морю. Вода в бухте, как застоявшаяся, — зеленая. Легкие рыбацкие лодочки застыли у берега. Тихая вода в бухте, никакой зыби не видно. Белые каменные дома окаймляют берег, а на противоположном берегу стоит санаторий, а может, и дом отдыха.