Не кровные - [39]

Смешок на том конце линии – далеко, на Кавказе. Раз она могла там смеяться, значит, всё не так страшно... наверно.

– Нет, солнышко. Связь, наверно, плохая.

– Точно?..

– Точно. Всё нормально, маленькая. Я ближе к Новому году ещё позвоню. Никаких посиделок с подружками, поняла?

И Слава тоже тревожилась за неё, Карина слышала это в каждом слове, в каждой интонации. Она боялась оставлять её одну.

– Да, Слав... Не беспокойся, я извлекла урок. Пошли они все к чёрту.

– Вот и умничка. Всё будет хорошо. Люблю тебя.

По телефону Слава всегда была сдержанной, не позволяла себе нежностей, будто боялась, что кто-то услышит и что-нибудь заподозрит. Но не сейчас. Наверно, никого не было рядом, а может, она просто поняла, что всем, в сущности, плевать.

– И я тебя люблю, Слав... Очень-очень.

Карина существовала от звонка до звонка. Её сердце впадало в ледяной анабиоз и оживало только тогда, когда в динамике раздавался родной голос. И оно оттаивало, пульсировало, толкало тёплую кровь: «Жива...»

А потом она обнаружила себя на странном, пустом и мрачном вокзале, полуразрушенном, будто из какого-то фильма о конце света. Под ногами хрустели осколки и обломки, а из дождливого холодного мрака на неё надвигался поезд – жуткая, чёрная махина, дышащая бедой. Дверь грузового вагона открылась, и люди в форме вытащили на перрон длинный деревянный ящик.

– Распишитесь, – сказали Карине.

Она трясущейся рукой поставила закорючку, и её оставили под дождём с этим ящиком одну. «Груз 200», – вертелось в голове, наползая пеленой кошмарного звона. Карина подняла крышку, и капли дождя заблестели на мертвенном лице Славы. Веки и губы были сурово сомкнуты. Навсегда...

Она бегала по этому апокалипсическому вокзалу, кричала, рыдала, звала на помощь. В буфете за столиком пили водку какие-то мужики.

– Помогите, – кинулась она к ним.

– А бутылочку поставишь? – прищурился один из них, пузатый, как тот дядя – недобросовестный жилец. Карина обомлела: да это он и был!

Она пообещала всем по «пузырю». Мужики взвалили ящик на плечи, и началось долгое блуждание по лабиринту улиц под дождём. Карина вдруг напрочь забыла, где живёт. Мужики устали и разбрелись кто куда...

Карина куда-то звонила, плакала в трубку. Приехала грузовая «газель», и вскоре ящик стоял в комнате на двух табуретках. В квартире толклись незнакомые люди, ели, пили и разговаривали о своём, не обращая внимания ни на Карину, ни на ящик... На диване перешёптывались тётеньки. И вдруг зазвонил телефон.

Семь утра, за окном – сырой весенний рассвет. Размазывая по лицу слёзы и неукротимо вздрагивая от рыданий, Карина поднесла надрывающийся телефон к глазам. Звонила Слава.

– Что у тебя с голосом? Карина! Ты плачешь?

Карина рыдала уже от счастья.

– Всё хорошо, Слав...

– Так, выкладывай. Что стряслось?

– Ничего... Правда ничего. Мне просто сон... сон дурацкий приснился.

Она не стала пересказывать этот сон – просто слушала голос Славы и тонула в нём. А вечером позвонила Наташа.

– Я к тебе заеду, – загадочно сказала она.

Жена дяди Виталика приехала через час – с букетом цветов и огромной шоколадкой.

– Это от Славы. Шоколадку она просила купить самую большую, какую только можно найти... И обязательно с орехами.

А в телефоне Карину ждало письмо:

«Солнышко, пожалуйста, не плачь. Я тебя люблю. Целую крепко».

Не разреветься было невозможно.

Май взорвался душистым ураганом яблоневого и сиреневого цвета. Слава прислала сообщение:

«Осталось немного. Скоро увидимся. Отгадай по ушам, где я :-)».

К сообщению прилагалась фотография – трое бойцов в песочно-коричневом камуфляже, сидевших на зелёной травке спиной к объективу. На Карину смотрели три одинаковых, бритых под ноль затылка. Она долго всматривалась, честно пытаясь угадать; смех и слёзы сливались в один мучительный ком в горле. Но теперь это была светлая мука, каждый день которой приносил надежду. Чёрный спрут опасности всё равно не дремал, готовый в каждый миг выпустить щупальца, но солнце прогоняло его.

И наконец ослепительный луч счастья ворвался в сердце:

«Встречай. Прибываем самолётом 4 июля 21.00».

Позвонила Наташа, тоже получившая весточку.

– Господи, возвращаются! Живые!

Она тоже плакала и смеялась. Карина заехала за ней; в квартире стоял тёплый и вкусный дух: конечно же, Наташа приготовила на радостях целое пиршество.

И вот они ждали в аэропорту, вздрагивая от гула двигателей: не тот ли самолёт приземлился? Не их ли родной?

– Когда папа прилетит? – прыгала от нетерпения Лена.

– Скоро, уже совсем скоро, – улыбаясь и смахивая слёзы, повторяла Наташа.

«Она – жена, – думала Карина, глядя на неё. – А я – кто?..»

Ей хотелось называться женой Славы перед Богом и людьми, но она довольствовалась этим званием лишь в своём сердце. Липы кивали и шелестели душистым медовым хмелем.

И сердце же помогло ей отличить гул их долгожданного самолёта от всех прочих. Карина просто знала: это они. Они прилетели. Они дома, на родной земле, живые.

Бойцы выходили из автобуса – в том же камуфляже, какой Карина видела на снимке. Вот дядя Виталик закружил Лену на руках, а в следующий миг Наташа прильнула к его груди.

Закатные лучи озаряли всё вокруг медовым золотом. С подножки автобуса соскочил боец в чёрной бандане и с сумкой на плече. «Весёлый Роджер» скалил зубы, а светлые глаза бойца блестели стальными искорками. Он задумчиво замер, словно впитывая в себя тёплое пространство летнего вечера, безмятежность неба, янтарный уют мирного заката. Он просто радовался жизни.