Не кровные - [23]

– Ой... Здрасьте...

Слава даже не всматривалась в них, просто прошла в квартиру и сразу же споткнулась о кучу обуви на коврике. Вешалка в прихожей была переполнена. Знакомое «тыц-тыц-тыц» слышалось уже явственно – Слава пришла по адресу.

В единственной комнате, служившей и спальней, и гостиной, и рабочим кабинетом (в углу стоял компьютерный стол) пили пиво и грызли чипсы несколько нетрезвых девиц. Одна лежала на диване ничком, свесив руку на пол и сплющив щёку о подушку – не иначе, сама Алина Иванова. На столе стояли вперемешку пластиковые пивные бутылки, картонные винные пакеты и грязные тарелки с недоеденными пельменями. Ну, хоть закусывали, и то ладно.

Карина, с чёрными потёками туши на мраморно-белых щеках, сидела посреди этого разнузданного девчачьего бухалова, подпирая голову рукой и уставившись перед собой в одну точку неподвижным стеклянным взглядом.

– Добрый вечер, дамы. – Слава сняла шапочку и сунула в карман.

Карина медленно подняла взгляд. Помада на её губах давно стёрлась, остались только бледные следы.

– Как ты меня... нашла?

– Ты забыла, где я работаю? – усмехнулась Слава. – Поехали домой, тебе уже хватит.

Телефон опять запиликал в кармане: Алина Иванова была на линии и жаждала разговора, в то время как её бесчувственное тело плющило подушку и щупало пальцами ковёр.

– Сла-а-ав... – Хрипловатая жеманность перемежалась сигаретным кашлем. – Ну где ты? Я на балконе стою, жду...

Ну, раз она предлагала не церемониться, то можно было обойтись и без брудершафта.

– Можешь заходить, Лилечка, я уже с вами.

С балкона в комнату зашла большеротая, ярко накрашенная брюнетка в Карининой шубе и с телефоном. Её перемалывавшие жвачку челюсти двигались, как жернова. Наверно, она полагала, что у неё сейчас гипнотически-томное выражение роковой сердцеедки, но крупно ошибалась. Гипнотизму сильно мешал «градус» в крови и сходство со жвачным животным в нижней части лица. Похоже, это была любительница брать всё, что плохо лежит: в чужой шубе походить и по чужому телефону поболтать.

– Ой, привет... Ты уже здесь? Как быстро!

Карина метнула в неё томагавк взгляда.

– Это ты ей сказала?

– Дорогая, ну прости, так получилось, – вздохнула Лиля, разводя руками.

Три почти сказочных девицы тем временем вернулись с перекура и опять уставились на Славу.

– А давайте выпьем за нашу доблестную полицию! – провозгласила Лиля, наполняя два пластиковых стаканчика вином из пакета и протягивая один Славе.

Девицы засуетились, вино забулькало и в остальные стаканчики.

– Благодарю, девушки, но я за рулём. – Слава символически подняла свой и поставила на стол. – И задерживаться не планирую. Карина, поехали.

– Я никуда не поеду, – глухо ответила та.

Трудно было понять степень её опьянения. На первый взгляд она казалась почти трезвой, но когда Слава просто взяла её под мышки, как куклу, и поставила на ноги, её повело в сторону. Набралась она под завязку.

– Слав, ну останься, мы же ещё не пообщались и толком не познакомились, – принялась уговаривать Лиля. Губы её складывались утиным клювиком, как Слава верно угадала по телефону.

– Продолжим знакомство в другой раз. – Слава ухватила шубу за воротник и чуть потянула. – А теперь отдай-ка то, что не твоё, голубушка.

Она вытряхнула Лилю из чернобурки, как моль, и одела Карину. В куче обуви было непросто найти сапожки сестрёнки, но Слава ухитрилась это сделать.

В машине Карине стало плохо. Пришлось останавливаться, чтобы она смогла облегчить желудок на снег, а потом заезжать в аптеку за сорбентом.

Ёлочка всё так же мигала гирляндами, но Славе было не до разноцветных огоньков. Она развела в кружке с водой белый летучий порошок из нескольких пакетиков и влила в Карину, чуть ли не ломая ей челюсти.

– Пей давай, синюшница ты несчастная.

Карина давилась, кашляла, выплёскивала изо рта белёсую жидкость. Полкружки она выплюнула, и Слава развела ещё одну порцию.

– Гадость, – кривилась девушка, высовывая язык. – Бе...

– А то, чего ты налакалась сегодня – что, по-твоему? – Слава поддерживала кружку, заставляя эту горе-пьянчужку глотать.

Ночь выдалась беспокойная. Карина стонала и металась, то впадая в забытье, то открывая страдальчески-мутные глаза. Славе было не до сна: она подносила сестрёнке минералку, и Карина, просыпаясь, пила жадными глотками. Её тут же рвало в подставленный тазик, хотя в желудке уже ничего не осталось, выходила чистая вода. Маялась от бессонницы и ёлочка, так и не украшенная игрушками. Уже давно нужно было, наверно, выключить гирлянды, но Слава устало и рассеянно растворялась в цветных переливах, перекатывая в пальцах мандарин и поднося его к носу. Да уж, праздник удался. Ёлка, мандарины и зелёный змий.

Она скользила взглядом по стройной фигурке уснувшей Карины. И всё-таки это хрупкое чувство на тонких лапках никуда не делось из груди. Просто испуганно свернулось и забилось в уголок на время бури, а теперь высунуло носик, робко ткнувшись им в сердце: «Люблю её. Люблю и такую – растрёпанную, пьяную, с размазанной косметикой. Блевавшую на снег. Только что выплеснувшую воду из желудка в тазик. Беспросветно. Без надежды на послабление. Без амнистии. Люблю».