Не ходите, дети... - [37]

И никак Андрей не может взять в толк, в чем же его ошибка. Пробовал контролировать движение, но получалось еще хуже. В последний момент, когда копье уже летит, но рука все еще его провожает, древко задевало по пальцам и начинало вихлять из стороны в сторону. Потом решил, что лучше выполнять резкий, короткий бросок. Ассегай полетел ровней, но, мягко говоря, не точней. Начал бросать с подкруткой – тут уже вообще ни о какой стабильности речи не было. Один раз даже попал, другой – чуть пацана не зашиб. Плюнул на все ухищрения и вернулся к простейшему способу. Получилось вообще хуже некуда. И вот, как завершающий аккорд, сломал хорошую и к тому же чужую вещь. Разве ж по-зулусски это все можно высказать?!

А может, и не нужно по-зулусски? В таком серьезном деле, как протыкание врага копьем, не стоит, наверное, подражать кому-то. Это ж Шахову в случае чего выпустят кишки, а не Бабузе. И кому какое дело, что здесь так не принято.

Если снаряд неудобен, слишком легок и неустойчив, нужно его просто утяжелить. И не только древко, но и сам наконечник. Тогда хотя бы ветром его сдувать не будет.

– Знаешь что, старый, – решился Шахов, – пойдем-ка в кузню! Кажется, ты все-таки получишь мой браслет. И не в подарок, а за работу.

– Что ты еще задумал? – оживился кузнец.

Он уже вдоволь позабавился, наблюдая, как белый человек пытается освоить оружие кумало. Сначала было интересно и даже приятно, когда появилась возможность самому тряхнуть стариной. Но вскоре почувствовал, что глаз уже не тот и рука хоть самую малость, но запаздывает. Разумеется, на фоне успехов Шахова эти мелкие неточности не так бросались в глаза. Но еще немного, и внуки заметят и поймут, что дед стал сдавать. Нет уж, пусть лучше они догадаются об этом лет через десять. И Бабузе предпочел присесть в сторонке, лишь наблюдая за тем, как развлекаются другие. Так что предложение Андрея пришлось как нельзя кстати.

– Нужно сделать другой ассегай, – объяснил Шахов. – Большой, тяжелый, удобный. Для меня удобный.

Кузнец задумчиво почесал бороду, как поступал всегда, когда в чем-то сомневался. Тяжелое копье далеко не метнешь – это любому понятно. К тому же любой воин берет в бой два-три запасных ассегая, и чем они будут тяжелей, тем скорее устанешь их нести. Хотя для Шахи это не такой уж большой груз, справится. Зато тяжелый ассегай с близкого расстояния может и щит пробить. И вообще, пусть Шаха сам решает. Он ведь опытный воин, неглупый, а самое главное – упрямый человек, в чем Бабузе уже успел убедиться. И раз уж он решил, что такое копье ему лучше подойдет, то так или иначе своего добьется. В крайнем случае сам сделает. Только получится у него гораздо хуже, чем у кузнеца. Уж проще помочь, чем смотреть потом на уродливое оружие, изготовленное неумелой рукой. Да и сделать что-то новое, необычное тоже удается нечасто.

– Хорошо, – согласился Бабузе, с кряхтением поднимаясь с облюбованного им пригорка. – Пойдем работать.

И опять началось – вверх-вниз. Жар от солнца и жар от печи. Камень под металлом и камень, ударяющий по нему сверху.

К вечеру три широких, тяжелых наконечника были готовы. Потом кузнец снова разогрел их и в горячем виде насадил на заранее подготовленные, тоже более толстые, длинные и тяжелые, чем обычно, древки. Андрей едва дождался, когда металл остынет, схватил копье, повертел в руке, пару раз замахнулся и с явной неохотой положил на место. Эх, прямо сейчас бы проверить, каково новое оружие в деле, да поздно уже. Придется потерпеть до утра.

– Спасибо, Бабузе! – Он от души хлопнул кузнеца по спине. – Завтра узнаем, получилось ли у тебя то, чего я хотел. Но браслет все равно твой. Вернемся в крааль – сразу тебе и принесу. Носи на здоровье.

Кузнец улыбнулся, но как-то не очень весело. Может, кому-то другому, кто в кузнечном деле ничего не смыслит, браслет покажется просто красивой безделушкой, но Бабузе-то с первого взгляда понял, что это работа настоящего мастера. Понять бы, как его отковали, самому научиться делать что-то подобное – и не будет равных Бабузе не только на земле кумало, но и среди всех окрестных племен. Только слишком уж хорош браслет, чтобы его можно было изготовить без помощи колдовства. Великого колдовства, какое и самому Кукумадеву вряд ли по силам. Как бы не пришлось старому мастеру разгадывать секрет до самой смерти, да так и не разгадать. Вертеть в руках бесценный подарок, восхищенно цокать языком и с горечью сознавать собственное бессилие. Уж лучше бы он никогда и не видел этого браслета! Но ведь видел же и не сможет теперь забыть об этом чуде.

– Нет, Шаха, – с трудом выдавил из себя Бабузе. – Сейчас я его не возьму. Вот вернешься с войны, проверишь в деле мою работу, тогда и решишь, заслужил ли я такую награду.

– Э-э, да когда она еще будет, эта война! – рассмеялся Андрей, убеждая скорее себя, чем собеседника. – И будет ли вообще? И зачем тебе ждать так долго? Бери, говорю – заработал.

– Будет, Шаха, будет, – успокоил его кузнец. – А спешить мне некуда. Меня-то в бой все одно не пошлют. Староват я стал для этого дела. А когда-то…

И Бабузе пустился в воспоминания о своей боевой юности. И выходило по его рассказам, что не было испокон веков в мире бойцов сильней, отважней и искусней, чем кумало. Но оставались они при этом людьми миролюбивыми и брались за оружие лишь тогда, когда их вынуждали завистники из соседних племен. И сражались кумало всегда по законам рыцарской чести, не набрасывались вдвоем на одного, позволяли раненым врагам покинуть поле боя и вообще стремились не убить, а обезоружить противника, взять в плен и заставить признать поражение. Нет, случалось, конечно, когда враг пользовался подлыми, неблагородными приемами, то и кумало начинали свирепеть, терять голову. Но отомстить за погибшего друга – дело святое, и никто не вправе осуждать воина, не остановившего вовремя руку с дубинкой, когда противник уже опускался без сил на колени. Всякое бывает, на то ведь она и война.