Не хочу в рюкзак - [13]

Скальд тревожил гитару. Ему хотелось петь.

Машу провожал Измаил.

В голове у нее все перепуталось: рассказ Лиды о дневнике, песни Скальда, бумеранг Гришка. Она только помнила, что во время танцев (Гришка приволок-таки магнитофон) Измаил смотрел только на нее. Она танцевала с ним танго, вальс, твист — все, что было на магнитофонной ленте.

Она забыла о Славке, забыла о цирке, о завтрашнем представлении, о позднем времени.

Лида, окинув ее удивленно-печальным взглядом, стала просить Славку:

— Славка, милый, очень прошу, проводи меня! Я хочу, чтобы ты!..

Славка вымученно согласился, и они ушли. А Маша все танцевала, танцевала, не чувствуя в ногах усталости, и ей казалось, что весь мир кружится вокруг нее и любуется, как она прекрасно танцует.

Потом Измаил пошел ее провожать.

По дороге они молчали, пока их не застиг дождь. Тогда они побежали, перепрыгивая через лужи, влетели в парадное чьего-то дома. В парадном тихо, темно. Они засмеялись.

В доме напротив горел свет. На втором этаже кто-то жег невысокую свечу. Она казалась добрым свидетелем.

— Ты в цирке... случайно? — тихо спросил Измаил.

— Родилась в нем.

— Это надолго?

— Да.

— Даже если?.. — Голос Измаила дрогнул — он значил больше, чем слова.

Маше стало вдруг жарко.

— Даже «если»! — Она хотела сказать твердо, но прозвучало неуверенно.

Свеча в доме напротив таяла, стала походить на теплую капельку. Но кто-то там, на втором этаже, не гасил ее. Видно, нужна она была ему и такая.

— Других за плечи обнимать, а тебя надо... за макушку, — прошептал Измаил, как ему казалось, насмешливо.

А получилось всерьез.

***

Строгая Серафима не спала — читала. Будильник демонстративно глядел Маше прямо в глаза. Половина третьего.

— Изволь объясниться, — с дворянской вежливостью сказала тетка, отложив книгу.

— А что особенного? — деланно удивилась Маша.

Строгая Серафима подняла на нее усталые глаза. Маша смешалась.

— У подруги была... В общежитии... Записи — прелесть! — забормотала она.

Быстро разделась. Накинула халатик и почувствовала себя увереннее.

— Спали бы! Зачем дожидаться? — сказала она и исчезла в ванной.

Тетка ничего не ответила. Грузно поднялась с кровати и стала развешивать мокрую одежду Маши.

— Ты... не боялась... одна? — спросила она неуверенным каким-то, робким голосом.

— Еще чего! — прокричала из ванной Маша. — Фонарищи! Милиционеров полно!

А строгая Серафима печально смотрела на ее куртку — темную и мокрую. Только на плечах остался сухой след чьей-то руки.

«Видимо, все же это был он...» — горько подумала Серафима.

VII

Есть в английской грамматике время глагола «Future in the Past» — «Будущее в прошедшем». Странное сочетание. Словно у прошедшего есть надежда на будущее.

Такое ощущение неправдоподобия охватило Славку с той самой минуты, когда в комнату вошел Измаил и с наигранной непринужденностью сказал:

— Привет едокам-коммунарам! Ребята, хотите новость? Мы с Машей приглашаем вас всех на свадьбу.

Он так и сказал «Мы с Машей». Будто давным-давно привык говорить и это имя и такие слова.

«Едоки» побросали ложки и некоторое время оторопело молчали.

— Вот тебе, бабка, и сенсация, — изрек, наконец, Егор.

И все почему-то старательно стали отводить взгляд от Славкиного побледневшего лица.

Славка, будто в замедленном кино, положил ложку возле миски и чуть охрипшим голосом сказал:

— Поздравляю...

Все облегченно задвигались. А Славка отошел в угол, оседлал табуретку и окаменел.

Все было прежним: привычная комната, фотографии над кроватью Гришки, самодельная полка, будто ранец любознательного школьника, до отказа набитая книгами, старый поцарапанный шкаф. Все было как всегда, и в то же время в 3-22 для Славки что-то необратимо изменилось.

В душе Славка был благодарен Измаилу за то, что он сказал о женитьбе при всех. Если бы Измаил сообщил об этом только ему, с глазу на глаз, — в этом было бы что-то неизмеримо стыдное, позорящее их обоих. Но и сейчас поднять голову, посмотреть в глаза друзьям, Гришке, Егору — если бы кто знал, как это тяжело!

О Маше он не думал. Она существовала где-то отдельно от Измаила, от общежития, в своем незнакомом и притягательном мире. Он мог честно поглядеть ей в глаза. Она-то ведь не знает, как жгуче разгорается у него внутри огонь сожаления. О чем? Он бы не смог объяснить словами.

Неграмотный в таких делах Клюев хлопнул бы его по плечу и заявил: «Станислав, ты безнадежно влюблен». И наверно, попал бы впросак. Потому что никто в целом мире не может высказать словами то, что творится сейчас у него в душе!

«Странная все-таки девчонка встретилась!» — мелькает у Славки мысль. — Гнева против нее нет. За что? Обиды — нет. Ничего не было обещано. Одно сожаление, смутное, жгучее...

Гришка широкими шагами ходил по комнате.

— Ну, старик, ошеломил ты нас! Что ж так скоропалительно? — в голосе Гришки звучало искреннее недоумение.

Славка подумал: не в одной скоропалительности дело. Общежитие помнит и не такие стремительные браки, но они всегда были чем-то объяснимы: поспешным ли отъездом выпускников, или многолетней симпатией, скрытой до поры до времени, или же просто легкомыслием. Гришку встревожило поведение друга, он ждал объяснений.