Не говори, что у нас ничего нет - [28]

Эскапада Большой Матушки и книжного бога, казалось, состоялась много лет назад — и за многие мили отсюда.

Накануне Большая Матушка сходила в город и накупила самых простых потребных в быту предметов — плотные одеяла, термос, подбитые ватой куртки, а еще рис, ячмень, масло для готовки, соль и сигареты. Через несколько месяцев, сказала себе Большая Матушка, она снова получит разрешение приехать и навестить сестру. К тому времени начнется весенний сев, и она опять поможет им удовлетворить свои нужды. Завиток рассказала, что партсекретарь пообещал ей место учительницы в начальной школе. Может, положение и не такое уж отчаянное. Но даже думая об этом, она испытывала непроглядную печаль. Она подняла глаза и увидела, что Чжу Ли проснулась и подмигивает ей, прикрыв правый глаз ладошкой.

— Доброе утро, маленькая чертовка, — сказала Большая Матушка.

Девочка переменила руки и прикрыла левый глаз.

Большая Матушка цыкнула.

— Наглая мартышка!

— Отец меня так называл, — сказала Завиток. — Вот теперь вспомнила, — сестра села, и волосы хлынули у нее по плечам. — А почему ты сюда не идешь? Тут тепло.

Большая Матушка медленно поднялась на ноги. Все тело болело. Оно старело и делалось бесполезным — вне всякого сомнения, итог бесконечных митингов и политинформаций. Партийная пропаганда глушила мысли, окутывая густым тестом умственной отсталости.

— Что случилось? — спросила Завиток. — Почему ты плачешь?

— От радости, — солгала Большая Матушка.

Ее сестра рассмеялась. Девочка тоже прыснула.

Подмигнув девочке, Большая Матушка подхватила картонную коробку и поставила ее на канг рядом с сестрой.

Завиток пристально поглядела на коробку, словно та напомнила ей о ком-то, кого она много лет не видела. Она протянула руку, потянула за петлю, и бечевки распустились. Завиток подняла крышку и сдвинула ее в сторону. Она уставилась на тридцать одну тетрадь — все главы Книги записей, что удалось отыскать Вэню.

— Но… — она коснулась угла коробки. — Я же знаю, что это невозможно.

— Скажем так — божество книг позвало их домой.

На следующее утро, в автобусе на Шанхай, провидение поместило Большую Матушку на соседнее сиденье с крепкой молодой женщиной, женой председателя сельсовета.

— Далеко от дома забрались, а? — сказала молодая женщина, развернув красный платочек, расправив его на коленях на манер скатерти и насыпав туда внушительное количество подсолнечных семечек.

— В нашей огромной и славной стране, — нежно сказала Большая Матушка, — мы везде дома.

— Истинная правда! — сказала женщина, перебирая пальцами семечки, словно вылавливала в них серебряную монету.

За окнами пролетал пробуждавшийся в первом свете утра пейзаж. На сиденьях вокруг все спали или притворялись спящими. Молодая женщина предприняла терпеливую попытку выудить из Большой Матушки причину ее визита в Биньпай («А кто, вы говорите, ваша сестра? Та молодая дама, что раньше пела в чайных?»), влезая под кожу Большой Матушке, точно иголка. Большая Матушка, созерцая росшую на полу кучку подсолнечной шелухи и размышляя в самом общем смысле об алчности, что подстрекает к войнам и оккупациям, и о кровавых разгулах гражданской войны, открыла термос и щедро налила своей спутнице чашку чаю. Как часто случалось, по внезапному наитию Большая Матушка Нож решила подправить свою стратегию.

— Приятно было, — начала она, — воочию увидеть земельную реформу тут в селе, во всей ее славе.

— Гениально! — веско сказала молодая женщина. — Придуманная — нет, написанная как музыка! — самим Председателем. Программа мысли, которой нет равных во всей истории человечества, будь то прошлое, настоящее или будущее.

— Действительно, — сказала Большая Матушка.

Они немного посидели во вдумчивом молчании, и затем она продолжила:

— Я сама приветствую любые жертвы во имя освобождения наших возлюбленных сограждан от этих омерзительных…

— Ой, очень омерзительных! — прошептала молодая женщина.

— …феодальных оков. Вне всякого сомнения, ваш муж, председатель, с отличием исполнил свой долг, — Большая Матушка запустила руку в карман пальто и вытащила горсть конфет «Белый кролик».

— Ох ты ж! — в изумлении произнесла молодая женщина.

— Прошу вас, возьмите конфетку. Берите не одну. Эти деликатесы нам прислал сам глава шанхайского ведомства пропаганды. Вкус нежный, но вместе с тем богатый. А я не упоминала, что мой муж — композитор и музыкант? Говорят, что его революционные оперы пришлись по нраву самому Председателю Мао.

— Ах, ах, — тихонько сказала женщина.

Большая Матушка понизила голос. Слова словно сочились к ней прямиком из одной из тридцати с лишним тетрадей в сумке, которые, по настоянию Завитка, она забрала в Шанхай; от любовных писем сестра должна была избавиться сама — во всяком случае Большая Матушка надеялась, что так она и поступит.

— Но наш Великий Кормчий всегда направляет нас в наших делах, равно и великих, и скромных. Конечно же, мой муж скромнее самого робкого вола, однако он дошел бок о бок с героями нашего народа до самого Яньаня, аж десять тысяч ли! Мой муж играл с таким революционным пылом, что мозолей у него на пальцах было больше, чем на босых ногах. Да, он шел и на ходу все играл на гуцине. А смычок ему пришлось перетянуть конским волосом.