Не говори, что лес пустой... - [95]

Махмуд пришел в восторг.

— Спасибо, друг, я, оказывается, леопард, а думал — цыпленок…

Давлят, улыбаясь, сказал:

— В предстоящем бою мы узнаем, друзья, кто лев и кто леопард.

В это время подошел Петя Семенов и сообщил, что начальник штаба Карпенко приказал передать: путь к амбарам открыт, можно начинать.

— Который час? — спросил Давлят и зажег, прикрывая телом, фонарик, висевший у него на груди, чтобы посмотреть на часы.

— Без пятнадцати три, — сказал Петя Семенов.

— Начнем, товарищи. Клим, двигайся к мельнице, часовых снимать без единого звука, как наши товарищи сняли их там, у складов. Всем ждать моего сигнала — дам ракету. Через сорок пять минут должны быть готовыми. Будут вопросы?

— Было бы хорошо, товарищ комбат, тут же раздать захваченное оружие, — сказал командир второй группы, младший лейтенант Сопроненко, который недавно бежал с товарищами из немецкого лагеря для военнопленных и был переправлен местными жителями к партизанам.

Давлят ответил:

— Надо постараться провести операцию как можно тише, без лишней пальбы, чтобы не услыхали немцы в соседних селах. Захваченным оружием будет распоряжаться старшина Егоров. При необходимости он обеспечит вас всем, чем нужно.

— Ясно, — сказал Сопроненко.

Операция началась ровно в три тридцать.

Не все пошло так, как хотелось, не получилось без стрельбы. То, что выступили на сутки раньше, не успев отработать все детали и предупредить разведчиков, сидевших в селе, и их помощников, несколько затрудняло операцию. Караульных убрали быстро и тихо, но многие немцы смогли опомниться и оказали жестокое сопротивление.

Давлят ворвался в хату, в которой располагался немецкий офицер, тот выпрыгнул в окно.

— Рвите связь! — крикнул Давлят бойцам.

— Порвал, товарищ комбат, — отозвался Петя Семенов, появившись в проеме окна.

— Как порвал? — спросил Давлят, словно не поверив.

— Так отсюда, из окна, шел провод. Офицер, слышу, заалёкал, я и рванул его, вмиг перерезал. А тут и сам офицер выскочил, чуть на голову не свалился. В белом был, в нижнем белье. Я шарахнул его прикладом по башке, он и вскрикнуть не успел.

Давлят выхватил лучом фонарика из темноты кровать со смятой постелью, стол с полевым телефоном, какой-то толстой книгой в ярко-красном переплете и пачкой бумаг, прижатых большим дыроколом.

— Значит, офицер, говоришь, был?

Петя Семенов пожал плечами.

— Офицер, офицер, — вдруг послышался из сенцев дребезжащий старушечий голос.

— Кто там? — резко повернулся Давлят и направил свет фонаря в сторону сенцев.

Он увидел дряхлую, едва стоявшую на ногах старуху с лицом, иссеченным морщинами. Глаза ее слезились. Она куталась в старое, рваное одеяло.

— Офицер был, душегуб… Выгнал в сарай…

Старушка зашаталась, Петя успел поддержать ее.

Давлят приказал помочь ей и собрать все офицерское имущество и все документы, не оставив ни одной бумажки.

Он вышел на улицу. По селу гремели выстрелы, рвались гранаты. Судя по грохоту, наиболее ожесточенный бой шел на восточной околице, примыкающей к озеру. Давлят с частью своих людей понесся туда. Бежали огородами, цепляясь за кусты и спотыкаясь о корни. Перемахнув через невысокий забор, Давлят услышал, как над ухом цвиркнула пуля, и бросился плашмя на землю. Рядом оказался какой-то боец.

— Что происходит?

— Отстреливаются, гады, не сдаются, — ответил боец.

— А вы не знаете, как поступить? Если враг не сдается, его уничтожают, — сказал Давлят.

— Так-то оно, конечно, так, товарищ комбат, да только в избах, в которых засели немцы, есть и женщины, и детишки, старики и старухи.

— Вот оно что, — вымолвил Давлят.

Теперь картина стала полной и ясной. Успевшие очухаться немцы — а их, судя по всему, было немало — поняли, что на улице их перебьют, и стали укрываться от преследователей в хатах. Рассчитали верно: не стрелять же, в самом деле, по своим, старым и малым! Один только выход: подобраться как можно ближе к порогу, сойтись в рукопашной.

Давлят передал приказ по цепи и рванулся короткими перебежками вперед, слыша, как сухо и резко щелкали выстрелы, как летели навстречу звенящие пули.

— Вперед, товарищи! За мной! — лихорадочно кричал он, бросаясь на землю и снова вскакивая.

Вот уже видны двери и переплеты оконницы, за которой сидели враги и били из автоматов ослепительно яркими, хлесткими очередями. Крикнув «ура», Давлят вскочил и тут же упал, сбитый пулей. Он ударился лбом о камень, охнул, но боль, резанув, ушла. Давлят рывком бросился под самую дверь.

Горячая кровь текла от локтя внутрь рукава; рукав, набухая, тяжелел. Просунув раненую руку за ремень портупеи, Давлят крикнул:

— Вперед! Вперед!

Он видел, что несколько бойцов не поднялись, подумал: «Убиты или тяжело ранены». Но другие были рядом, прижались к стене, готовясь ворваться в хату. Давлят лизнул языком пересохшие губы и, сказав: «Пошли», ударом ноги распахнул дверь. В тот же миг его оттолкнули, кто-то сильно рванул за плечо, прижал к стене, и Давлят ощутил слабость в ногах.

— С ума сошли!..

— А, Петя! — узнал Давлят голос верного ординарца.

— Садитесь, перевяжу вас, — сказал Петя.

Давлят послушно опустился на землю.

Между тем его бойцы уже ворвались во все дома, в которых сидели немцы, и сражающихся уничтожали, поднявших руки выволакивали на улицу. Кровь пролилась немалая. А самое страшное было, что многие жертвы оказались напрасными, ибо в те минуты, когда фашисты поняли, что участь их решена, они перестреляли хозяев домов, не пощадив даже детей. Узнав об этом, Давлят застонал.