Не говори, что лес пустой... - [135]

— Не надо, — сказала Алена, — пустите, — и выдернула руку. В ней заговорили и здравый смысл, и девичий стыд. — Ведь вы женаты? — спросила она.

Буковский захохотал, спугнув с граба птиц.

— Не угадали, Алена! Ему повезло, дорогая Алена! Во-первых, он встретил вас и поэтому рад, что свободен, как птица, и нет ни жены, ни детей.

— А во-вторых? — перебила Алена, которую покоробили и хохот его, и тон, и слова.

Он нахмурился. Сказал после долгой, очень долгой паузы:

— А во-вторых, если б были жена и детишки, то разве уцелели бы они в Кобрине? Расстреляли бы их проклятые фашисты, как убили мою мать и отца.

Стало тихо, был слышен только шелест листы. Султан разоспался, не звал. Лежат на траве солнечные полосы, снуют муравьи. Взобравшись на хворостину, ползет по ней жук. Пахнет чем-то вроде полыни, остро и горько.

Алена робко тронула Буковского за плечо. Он сидел, сжав ладонями голову, но сразу же встрепенулся, посмотрел на Алену и весело улыбнулся.

— Пойми меня, — сказал он.

«Я понимаю», — ответила она взглядом.

— Ку-ку, — донеслось вдруг из чащи. — Ку-ку. Ку-ку…

Буковский рассмеялся и начал считать, Алена тоже. Кукушка так разошлась, что вскоре сбились со счета.

— Долго же тебе жить, — сказал Буковский.

— А вам?

— Я в предрассудки не верю.

— Зачем же считали?

— Просто так.

— Как Султан говорите, — засмеялась Алена, и тут Буковский обнял ее за плечи, и она увидела совсем близко его синие-синие глаза… захватило дух… щекой ощутила остро-колючую бороду, губами — мягкие, мокрые губы… прильнули, всосались, жаркие, жадные, мокрые…

Алена изогнулась, рванулась и вырвалась, тяжело дыша, и не могла сказать ни слова, но такие обида и злость горели в глазах, что Буковский не выдержал, опустил голову, глухо вымолвил:

— Прости… Я люблю тебя.

Алена убежала в сторожку.

С этой минуты она и боялась его, и тянулась к нему. Он все настойчивее твердил о своей любви, говорил о судьбе, что свела их в этом дивном лесу, и о том, как он рад этой судьбе и как не хотел бы разлучаться, и о том, что Султан и ему стал родным, будто собственный сын. Одна, говорил он, у него дорога — в партизанский отряд. Куда же еще? Родина, город Кобрин, в сотне километров на западе, у фашистов в руках, фронт в сотнях километров на востоке, ни за что не пройти. Разве только партизаны помогут… Он должен найти партизан, обязан, и ей, Алене, лучше пойти с ним, они будут вместе нести свой крест, будут бить немецко-фашистских захватчиков плечом к плечу, рука об руку.

— А как же Султан? — спросила Алена.

Буковский ответил, что Султан будет с ними. В партизанском отряде пацану будет лучше, чем в этой развалюхе. Там безопаснее. А от партизан можно улететь втроем за линию фронта, к нашим, на родную советскую землю, не занятую проклятыми фашистами, и там Султана пристроят.

— Все можно, милая Алена, лишь бы скорее найти партизан! — восклицал Буковский, рубя воздух рукой, и с улыбкой прибавлял, что жаждет сражаться и жаждет любви.

Алена не могла не верить ему. Крепло ее чувство, росло, расцветало, и отступали печаль, горечь и боль.

Пришел наконец день, когда Клавдия Петровна сказала, что знает, где партизаны. Они располагались верстах в семидесяти отсюда, в лесу близ города Логишин. Буковский тут же вытащил из планшета свою карту, расстелил на зеленой траве.

— Хорошо, что сберег карту, — сказал он, — теперь пригодится. Та-ак, вот Лунинец, мы находимся здесь… Ага, вот Логишин. Отметим, — улыбнулся он и подчеркнул название города красным карандашом.

Клавдия Петровна и Алена не отрывали от карты глаз.

— Когда пойдем? — спросила Алена.

— Хоть сейчас! Как скажешь, родная, — ответил Буковский.

— Не торопитесь, — сказала Клавдия Петровна, — дорога не ближняя, приготовиться надо. Не все же лесом идти, придется и через полицайские кордоны. Ауф… ауфсайфу… тьфу, и не выговоришь… пропуск, словом, сделают верные люди. А я кое-что соберу на дорожку. Деньков пять еще подождите.

— Жаль, — сказал Буковский.

Он, казалось, был охвачен нетерпением, потерял сон и покой, кружил вокруг сторожки, уходил в чащу, возвращался сумрачным, что-то бормоча под нос, и первым делом спрашивал, не появлялась ли Клавдия Петровна.

Но Клавдия Петровна появилась только на шестой день, принесла в двух узелках съестное и сказала, что идти не придется.

— Почему? — спросила Алена.

— Разбили, говорят, тот отряд, напали немцы на след…

Буковский схватился за голову, забегал вперед-назад.

— Обидно! — выкрикивал он на ходу. — Ждать и надеяться, чтоб сорвалось в последний момент… Ну разве же не обидно? Будь они прокляты!..

Потом, успокоившись, сказал:

— Значит, нам повезло! Если бы пошли, то могли бы угодить в фашистские лапы. Вот и не верь после этого в бога!

Клавдия Петровна перекрестилась.

— От судьбы не уйдешь, — сказала она. — Потерпим еще.

— Что-что, а партизанских отрядов в Беларуси полно, — усмехнулся Буковский. — Не этот, так другой, подождем. На своей земле ведь ждать, не в чужой стране. Правильно я говорю?

— Истину молвил, сынок, родная сторона, она — мать, — сказала Клавдия Петровна, и сухое, в морщинах, лицо ее просветлело.

Но и во второй, и в третий раз история повторилась: отряды, в которые собирались идти, выслеживались карателями, и не многим партизанам удавалось уйти.